Почему мы нередко чужими мнениями дорожим больше, чем собственными?
Варшава, 7 февраля
Считая долгом следить внимательно за движением газетной литературы нашей, мы всегда готовы (не обращая внимания на глубокую разницу исходных точек и конечных целей) заплатить дань справедливости тем органам русской периодической печати, в которых мы встречаем мысли и взгляды, заслуживающие серьезного внимания и уважения.
Мы готовы сознаться даже в одном чувстве, быть может, и странном на первый взгляд... Мы не скроем, что есть случаи, в которых мы гораздо больше, например, дорожим мнениями чужих газет, чем нашими собственными взглядами...
О "Московских ведомостях" мы распространяться не будем; мы, конечно, считаем за честь, хотя и далеко не во всем, но во многом, сходиться с этим влиятельным органом первопрестольной столицы нашей.
Наша речь теперь о петербургской печати.
Мы сознаемся, что больше дорожим иногда мнением таких солидных и распространенных газет, как "Новое время" или "Голос", чем нашими собственными.
Как же это возможно?
А вот как. Газета наша местная, почти провинциальная; она не имеет ни того авторитета, ни той известности, которыми пользуются газеты большие, столичные, давнишние и богатые. Поэтому мы радуемся, когда в этих последних, более нашего сильных органах печати мы встречаем мысли, факты и чувства, хоть сколько-нибудь подтверждающие то, что мы думаем про себя и пытаемся проповедовать другим.
Это одна причина, более простая.
Другое объяснение несколько сложнее.
Само собой разумеется, что мы считаем себя правее других. Иначе зачем же нам было бы печатать то, что мы печатаем?
Мы в глазах наших правее других: это так; но правота наша (мы это очень хорошо понимаем!) -- особого рода. Мы дерзаем думать, что пища, предлагаемая нами, сама по себе взятая, хороша и крепительна; но в то же время мы не обманываем себя и знаем, что желудки у большинства современных людей для подобной пищи еще не подготовлены.
Все ясное, все определенное и резкое в "России 70-х годов" перестало нравиться.
Общественным мнением завладело нечто среднее, тягучее, бесцветное... Чем неуловимее -- тем лучше! Оно и безопаснее, и понятнее для большинства, привыкшего бродить в тумане недосказанного.
Ничтожные оттенки, сводящиеся все к одной и той же демократии, и к одному и тому же европейскому или общечеловеческому прогрессу -- считаются особым направлением... Мысль сузилась донельзя и вращается все в тех же тесных пределах; она колеблется между либерализмом немножко или чуть-чуть охранительным и либерализмом очень либеральным, очень прогрессивным и очень грубым.
Утилитарные приобретения и завоевания человеческого разума за последнее время всеми считаются несомненным благом, истинами вечными и спасительными...
Убога стала западная мысль, задавленная машинами, а наша русская мысль -- лишь бледная тень этого убожества...
И вот, в такое-то время, мы решаемся рассыпать те самые "перлы", над которыми так охотно смеются петербургские газеты... Другими словами, мы дерзаем "метать бисер" наш перед многодумной толпой русских образованных читателей...
Да! Мы знаем очень хорошо, что претензии наши велики, и тем более для местной газеты. Мы готовы даже иногда приложить к себе русскую поговорку: "на рогоже стоим, с ковра кричим..." Таково лжесмирение нашей гордости! Мы позволяем себе говорить, например, что все движение человечества с конца XVIII века и до сих пор, движение, совершаемое под знаменем, на котором написано: "благоденствие, равенство и свобода", есть ошибка; ошибка не столько в самом действии, сколько в названии и цели. Делайте то же, но назовите все это, по крайней мере, роковым и медленным разрушением... И тогда вы будете хоть в рациональном смысле правы. Вы назовете медный таз вашего призвания медным тазом, а не волшебным шлемом Дон Кихота. Нас тоже недавно кто-то назвал "Дон Кихотами", но между нашим донкихотством и либеральным та разница, что мы далеко видим, но несомненно гораздо меньше успеваем, чем те, кто ближе к делу и дальше от истины.
Мы понимаем, например, что если мы назовем некоторые вещи по имени, то это многих или ужаснет, или насмешит, и они отвернутся от нас. Мы все-таки не перестанем, конечно, насколько нам позволят обстоятельства, называть эти вещи по имени их; но мы знаем, что именно этим-то мы и неловки.
Свойственное нам соединение прямоты и ясности с неловкостью мы сами видим на каждом шагу...
Например, говорим мы о православной вере и заговорят другие -- великая разница.
Мы скажем все это так, что многие отвернутся и пожмут плечами, ибо пища крута...
А если начнут писать в пользу христианства другие, то они возьмутся за это дело совсем иначе. Большинство читателей будет и согласно с ними, и довольно, и нам останется только бескорыстно и скромно радоваться чужой толковитости и чужому успеху.
Скажите, например, что учение Православия ближе к реальной истине жизни, чем грубые и прозаические мечты прогресса...
Пожимание плеч! "Сумбур!" Пища крута!..
Скажите иначе, и все пойдет хорошо. Скажите хоть бы так, например: "И верующим людям надо дать свободу!.."
"А, вот это дело! Вот это понятные речи!.." Это легкое и привычное русским людям умственное млеко... Что ж делать,
-- пусть пьют и млеко этой "свободы", лишь бы в церковь ходили, лишь бы в Бога верили, лишь бы обряды и уставы хоть сколько-нибудь да почитали.
Возьмем для примера вопрос о староверах. Мы приступаем к нему совсем не так, как другие. Мы думаем, например, вот что:
Староверы русские очень полезный элемент в государстве нашем. Не сочувствуя, конечно, лично и в прямом духовном смысле их церковным уклонениям, мы считаем староверчество одним из самых спасительных, прочных тормозов нашего прогресса. Вот что нам дорого, и мы при этом с удовольствием вспоминаем слова одного турецкого паши, с которым мы случайно познакомились однажды на Дунае: "Я боюсь вашего государства, как опасной для нас силы, -- говорил он, -- но характер вашей нации мне чрезвычайно нравится! Русские люди, например, староверы ваши, живя у нас, политикуют лишь для пользы религии своей; а здешние христиане, все эти сербы и болгары, наоборот, прикидываются религиозными для своих политических целей... Я люблю русских за то, что они не думают обо всех этих глупостях, как конституция и т. п. А наши болгарски главы (прибавил он смеясь) на этом помешаны..."
Это говорил нам турок в 1868 году; 1878 и 1879 годы доказали наглядно, до чего он был прав относительно болгар.
Да, мы находим староверов очень полезными. Они либеральны не в принципе, они смотрят на свободу только как на средство для целей более глубоких и более почтенных, чем цели и претензии общеевропейского индивидуализма, приводящего общества к расслаблению, людей же к однообразию и безличности.
Мы готовы привести также при этом и слова другого человека, русского монаха (т. е. члена господствующей Церкви и члена очень деятельного). Он говорил нам так: "Это истинное смотрение Божие, это староверчество наше. Без него куда бы только не ушли некоторые члены нашего духовенства..."
"Смотрение! Смотрение Божие!.." К чему это пересаливать! -- шепчет умный русский человек и пожимаем опять плечами. Для того чтобы такие речи слушать с удовольствием, чтобы газету нашу не бросать с презрением, надо быть мужиком, или дьячком, т. е. недоросшим до поклонения прогрессу, или же, напротив, переросшим это поклонение. Но так как большинство читателей от дьячка ушло, и до переросшего меньшинства возвыситься не может, то мы и вынуждены естественно радоваться всему тому, что подходит ближе нас к среднему уровню нашей интеллигенции.
Мы рады, например, чрезвычайно серьезной и либеральной статье о староверах, которую мы встретили недавно в одном из номеров новой петербургской газеты "Страна", издаваемой г. Полонским.
Редактор желает, чтобы староверов не стесняли. Читая эту статью, мы "честно" радуемся, ибо понимаем, что г. Полонский стоит гораздо ближе, если не ко всем, то ко многим читателям, чем мы...
В той же "Стране" была еще другая очень дельная, очень хорошая статья об улучшении быта православного духовенства.
Статья весьма живая, и даже удивившая нас своей ясностью после тех первых статей "Страны", в которых говорилось что-то очень смутное о "культурных" русских людях...
В этой статье о духовенстве редакция говорит очень прямо и верно, что у русского простолюдина один нравственный критерий: это грешно (т. е. прибавим мы: несогласно с учением Церкви).
Мы бы не удержались при этом еще, чтобы не посоветовать и образованным людям предпочесть этот критерий "греха" всякой рациональной добродетели... и повредили бы делу... Но петербургская газета поступает иначе; она замечает только следующее:
"Но русский человек с образованием европейским в духовно-нравственном влиянии уже не нуждается, -- скажут нам. Полно, так ли это? Русский образованный человек, прежде всего, сам не разобрался в своих мыслях и все еще хочет носить напоказ какую-то выдуманную физиономию, не решаясь открыто признаться себе и другим, каков он есть в действительности; однако предложите ему умереть без покаяния, хотя бы только обрядового, -- и убедитесь, что 999 человек из тысячи скажут: нет... это мы только так, шутили".
"Мало того: огромное большинство образованных русских и в церковь ходят, и держат в руке свечу при выносе плащаницы, и крестятся при этом большим крестом; что, впрочем, не мешает им в обыденной жизни, ежедневно, и не трижды, но многократно, отрекаться при пении любого "петела".
"Индифферентизм -- так объясняется это обыкновенно. Индифферентизм -- значит равнодушие; а можно ли быть равнодушным в таких основных вопросах? Не лучше ли, не возвышеннее ли было бы даже такое положение общества, что половина его состояла бы из отъявленных свободных мыслителей, а другая половина из фанатиков?"
"Может быть, это положение и было бы достойнее людей, мыслящих серьезно. Но его нет и мы сознаем себя такими, каковы мы есть. Иерархи, судя по многократным отзывам отчетов г. обер-прокурора Св. Синода, жалуются именно на индифферентизм, холодное отношение образованного общества к вере".
Все эго очень верно! Так верно и умно, что мы не знаем, как выразить и благодарность нашу "Стране"...
Или еще новый пример. Начнем думать и писать о русских монастырях... Тотчас же нам монашеское мировоззрение начинает представляться идеалом... Монахи все пессимисты относительно европеизма, свободы, равенства и вообще относительно земной жизни человечества... Они думают, что войны, распри семейные, неравенство, болезни, "глад и трус" не только неизбежны, но иногда даже очень полезны людям... Можно просить, конечно, у Бога пощады себе, близким и отчизне, и только... Мы готовы сказать, что в наше (именно в наше время, когда сделано столько для левой стороны жизни), основание сносного монастыря полезнее учреждения, пожалуй, двух университетов и целой сотни реальных училищ...
Все это так. Все это должно бы казаться истиной даже с утилитарной точки зрения; ибо государство есть своего рода организм, которому нельзя дышать исключительно ни азотом полного застоя, ни пожирающим кислородом движения и только движения... И если бы даже стало возможно когда-нибудь -- это столь нам противное всемирное государство, то и оно, чтобы дышать лет 1000, потребует тоже известной доли нашего консервативного азота. Но это все как-то странно слышать!..
А слово свобода так нынче всякому понятно!.. Решительно и ясно: "свобода есть право делать все, кроме зла..." Не правда ли как понятно? Положим, что зло весьма условное понятие. Но кто нынче об этом станет много думать?.. Некогда философствовать! Догмат есть, критерий готов: "свобода, польза, человечество..."
Все это нам слишком давно знакомо, чтобы мы не понимали, как полезно для нас, когда в наш тон говорят о чем-нибудь люди, более нас влиятельные, более нас искусные, способные умнее и дельнее других высказывать именно то, что думают многие. "Новое время", например, замечает следующее по поводу монастырских капиталов, и прочее. "Уважая религиозные интересы, каким образом вы воспретите добровольные приношения в пользу монастырей и лавр, которые во всяком случае являются средоточием религиозной жизни? Если отобрать у монастырей все то, что они теперь имеют, то, чтобы это не возобновлялось, необходимо воспретить всем верующим людям давать сорокоусты и всякие иные вклады, -- то есть воспретить людям распоряжаться своими достатками в пользу монастырей. Но как этого очевидно нельзя воспретить, то монастыри снова накопят капиталы, заведут подворья, приобретут леса и земли. Убедить всех и каждого, что о помине души нечего беспокоиться, что пожертвования на украшения икон и прочее не следует делать, что следует делать вклады не на помин души, а на народное образование -- дело не только невозможное, но и ни в каком случае не желательное: недаром же свобода совести признается делом крайне важным, а религия -- одним из необходимых и наиболее важных элементов в народной жизни".
Мы радуемся, внимая такого рода речам, ибо верим, что "Новое время" и "Страна" в подобных случаях могут сделать более пользы, чем мы сами -- с нашими "перлами" или лучше сказать -- с нашим бисером...
Верим этому... да! Но ничуть не каемся... Вот что в нас ужасно!
Свободное копирование
