* * *
9 июня, в 7 часов вечера, меня вызвали на допрос и «черным вороном» привезли в управление НКВД, в ту же самую комнату № 221. За столом сидел Яржевский, недалеко от стола, пересматривая мое дело, Яневич.
— Садитесь, товарищ сержант государственной безопасности, — с ехидной усмешкой обратился ко мне Яржевский.
— Благодарю вас, гражданин начальник.
— Ах, вы уже привыкли называть «гражданин начальник». Ну, как дела?
— Спасибо. Хорошо.
— Но мы постараемся сделать похуже, если вам и в тюрьме хорошо.
— Дело ваше.
— Молчать! — крикнул Яржевский. — Ну, что там, товарищ Яневич?
Яневич пододвинул стул к столу.
— Ну, что теперь?.. Будешь сознаваться? Контра, которой ты помог, уже поймана, — начал Яневич.
— Я никаких контр не знаю.
— Ну, если не знаешь, то мы попробуем заставить тебя знать. На всю жизнь. Курсантов здесь нет. Защищать тебя некому. Встать! Руки вверх! — заорал Яневич и начал надевать мне на ноги путы. — Вытянуть руки вперед! — надел на руки браслеты.
На полу лежал ковер, длина его метра два с половиной и ширина в один метр. Меня поставили спиной к стене. Расстояние между мной и стеной было около 70–80 сантиметров.
— Становись, сволочь, на конец ковра! — крикнул Яржевский. Яневич дернул ковер за противоположный конец. Со всей высоты своего роста я сел на пол, а головой ударился о стену. Опоры не было, так как руки, скованные браслетами, были впереди.
— Поднимайсь! — командует Яржевский. — Будешь, гадюка, признаваться?
Молчу.
— Завязать глаза, — говорит Яржевский Яневичу.
— Есть, товарищ начальник.
Меня посадили еще раз пятнадцать, с завязанными глазами. Кровь хлынула изо рта. Яневич дал холодной воды.
— Ну как, теперь хорошо? — ехидничал Яржевский. — Выносишь, гадюка?.. Ладно, мы не таких ломали. Я думаю, сломим и тебя.
В поясной части позвоночника я почувствовал невыносимую боль. Ноги подкосились. Упал.
— А, придуриваешься, гадина? — подскочил Яневич и стал снимать с меня туфли. Яржевский подошел со столовой металлической ложкой. Начали меня бить по пяткам. Я потерял сознание.
Не знаю, через сколько времени я очнулся. Открываю глаза. Я сижу в кресле, передо мной стоит Яневич. Яржевского в комнате нет.
— Вы, может быть, сознаетесь, товарищ Бражнев, а то вам будет очень плохо!..
— Вы мне не товарищ, палач Яневич, — вырвалось у меня.
— Ах, так…
В комнату вошел Яржевский.
— Встать, гадина! — завопил он не своим голосом.
Яневич поднял меня с кресла и отошел.
— Не признаешься, гадина? — Яржевский сжал кулаки и стал бить меня по лицу: справа и слева… Если я падаю влево, он ударяет правой, а если вправо — левой.
Но палачам показалось, что этого эксперимента недостаточно. Яневич ударил меня рукоятью пистолета в нижнюю челюсть, под передние зубы. Во рту осталось четыре зуба. Яржевский, очевидно целясь ударить рукояткой пистолета в диафрагму, попал немного выше и правей. Затрещали ребра, и я потерял сознание.
Очнулся я, лежа на койке тюремной больницы. Выбито четыре зуба, сломаны два ребра и вывихнут девятый позвонок.
В час ночи 22.06.1941 военный трибунал войск НКВД по Харьковской области приговорил меня, за связь с контрреволюционным элементом, к 7-ми годам заключения в отдаленных лагерях Советского Союза без права переписки и к 5-ти годам лишения политических и гражданских прав после отбытия семилетнего наказания.
Свободное копирование
