samedi, le 21 fevrier
У меня клиент, с которым я уже дважды встречалась. Мркественное лицо, широкие скулы, прозрачные, водянистые глаза и ресницы, которым позавидует любая красавица. Шикарный мужчина, настоящий красавец, мужественный, благородный. Умный. Мы говорим про книги, он работает каким-то там инженером и терпеть не может свою работу, и мы разговариваем про театр, про фильмы.
Я в восторге от Бена Кинсли, Энтони Шера. Он снисходительно улыбается. Понятия не имею, почему он не женат. Может, ему просто нравится быть одному?
Я вышла из дома и пошла в сторону реки, надеясь поймать такси. На пути к стоянке проходила мимо станции метро, где сидел какой-то безногий и просил милостыню.
— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому, — скулил он тоненьким голосом.
Я почувствовала, как по бедру у меня с внутренней стороны побежала вниз капелька пота. Потом капелька докатилась до того места, где начинается чулок, и впиталась в него, растворилась. Через минуту безногий снова затянул свою песню.
— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому.
Голос его пел уныло и скучно, то есть он не просто произносил слова, он действительно выпевал их, стараясь попасть в ритм шагов проходящих мимо прохожих.
— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убогому.
На стоянке такси несколько минут не было ни одной машины, и образовалась очередь. Ко мне подошел какой-то кругленький низенький человечек с битком набитыми пластиковыми пакетами в руках.
— Принимаете ли вы Иисуса как Господа вашего? — спросил он. Голос его звучал как-то рефлекторно, словно говорил не живой человек, а автомат, и сама фраза казалась почти бессмысленной, как будто он говорил это вместо «здрасьте».
— Извините, нет, я еврейка, — ответила я.
Этот шаблонный ответ для меня имеет, скорее, культурный, нежели религиозный смысл, но его вполне достаточно, чтобы отгонять этих сумасшедших, как назойливых мух.
Он сочувственно кивнул. Глаза его так и не поднялись выше уровня моего плеча.
— Евреи хотели себе царя, и Бог дал им царя, но он был, понимаете, одержим маниакальной депрессией и предпочел удалиться, он скрылся в густом кустарнике и оттуда кричал на свой народ.
— Что и говорить, не очень-то хороший царь, так себе царишка, — сказала я.
— Я замерзну, пока буду стоять там на мосту, — сказал он и, подхватив свои сумки, потопал прочь.