Москва купеческая - 100

Некоторые наивные историки ре­волюции, вероятно, добросовестно не подозревали, говоря о «жидо-масонских» ее корнях, что единствен­ным моментом несомненного масонского влияния на судьбы российские была мартинистско-масонская де­ятельность Папюса и создание в недрах Царского Се­ла мартинистской ложи «Крест и звезда».

О придвор­ных оккультистских похождениях Филиппа и Папюса в Петербурге в начале текущего столетия много гово­рили. Об этом свидетельствуют дневники А. А. Половцева и Н. А. Бобринского, а также воспоминания Витте.

Но мало кто представлял, куда это поведет Россию и что именно это погубит монархию. Во вся­ком случае, трудно не согласиться с Витте, что пре­словутые «черногорки», Милица и Анастасия Никола­евны, толкнувшие царственную чету на путь нездоро­вого мистицизма, «много зла наделали России».

В торгово-промышленных кругах Москвы непопу­лярность царской семьи, конечно, весьма сильно ска­зывалась, но, помимо соображений общего полити­ческого характера, были и свои собственные основания для своеобразной фронды.

Как это ни покажет­ся странным, до самой революции (а в некоторых «обломках крушения» это настроение живо и поны­не), в некоторой части так называемого высшего об­щества и крупного чиновничества было необычайно презрительное отношение не только к торгово-про­мышленным деятелям, в огромном большинстве не­дворянам и часто недавним выходцам из крепостно­го крестьянства, но и к самой промышленности и тор­говле.

Иногда это прикрывалось своеобразными эко­номическими теориями, вроде того, что Россия, мол, страна исключительно земледельческая и в промыш­ленности не нуждается, либо политическими, — что Петр Великий, начав создавать в Росии промыш­ленность, свел страну с ее исконного пути и от это­го пошли все несчастья. Как бы то ни было, это по меньшей мере пренебрежительное отношение суще­ствовало и, нужно сказать, довольно болезненно пе­реживалось в Москве, в особенности в тех наиболее культурных промышленных кругах, которые имели общение с Западом и знали, какую роль в современ­ном государстве играют вопросы народного хозяйст­ва и что делается для поднятия и развития произ­водительных сил страны.

Конечно, и промышленная среда платила тем же:

в купеческой Москве того времени не было пиэтета к разорившемуся и «ни на что не пригодному» дво­рянству. П. П. Рябушинский, сказавший в своей ре­чи на коноваловском юбилее столетия фабрики в 1912 году, что купцам «не нужно гоняться за звани­ем выродившегося русского дворянина», отразил, в некотором смысле, общее настроение.

Рябушинского за его речь осуждали, находили ее бестактной, но по существу многие думали, как и он. Над теми, кто добивался стать «штатским генералом», т. е. полу­чить чин действительного статского советника, что автоматически возводило в дворянство, — обычно подсмеивались, в особенности, если это касалось дел благотворительности, т. е. производства по ведомст­ву учреждений Императрицы Марии.

Был и другой способ достигнуть того же самого: пожертвовать свои коллекции — а каждый что-нибудь да собирал — не городу или общественным учреждениям, как сделали это братья Третьяковы со своей знаменитой галлереей, а Академии Наук, за что обычно жало­вали «чин 4-го класса». На моей памяти так посту­пили А. А. Титов из Ростова Ярославского, передав­ший в Академию свое ценное собрание памятников русской истории, и А. А. Бахрушин, поступивший точ­но так же со своей, изумительной по богатству, «те­атральной» коллекцией. Оба стали «генералами», по­лучили потомственное дворянство, но общественное мнение их не оправдывало.