Александров

Александров

Как видите, спецкурс и семинар, бывшие на 1-м курсе, запомнились мне не так плохо. А вот с памятью о 2-м обстоит хуже. То есть я не помню, чем занимался, хотя прекрасно помню своего научного руководителя.

На втором курсе моим научным руководителем (и по курсовой, и вообще) был Павел Сергеевич Александров. Личность это была на мехмате легендарной. Не припомню, чтобы у нас много рассказывали о Хинчине или Шафаревиче, а вот об Александрове баек было сколько угодно. Наверное, больше, чем о ком-либо другом.

Одна из древнейших – о надписи, которую он сделал в 20-х на одной из своих работ, даря её своему другу П. С. Урысону: «П.С.У. от П.С.А.». (Известно было, что их связывала трогательная дружба. Урысон был очень талантливым и подающим большие надежды математиком, но погиб молодым: утонул, заплыв далеко в море). Другая история относилась к посещению мехмата М. И. Калининым в 30-х годах. (Этот исторический эпизод был отражён на картине, украшавшей стену рядом с деканатом. Мы любовались картиной, узнавали своих профессоров и строили догадки о предыдущих. Но вот был ли там Лузин?) Калинин рассказал профессорам и преподавателям о надеждах, которые возлагает на них партия и правительство, а затем спросил, какие есть нужды и заботы у самих математиков. Воцарилось неловкое молчание, он дважды переспросил. И тогда поднялся Павел Сергеевич Александров и, громко каркая, заявил, что «совег’шенно не г’аботает убог’ная на втог’ом этаже». (Изложение этого эпизода считалось тем более удачным, чем громче воспроизводил рассказчик это карканье). Рассказывали, что Михаил Иванович знакомился с математиками не так просто, а потому, что его дочь собиралась выйти за математика; и ещё рассказывали, что после описанной встречи он ей это категорически запретил.

Павел Сергеевич относился к старшему поколению советских математиков, поколению 20-х годов, которые ещё ездили за границу, главным образом, в Германию, проводили там много времени, а свои статьи писали по-немецки и по-французски. Немецкий язык он как будто бы знал в совершенстве. И (опять же, по слухам) договорился с кафедрой немецкого языка, что полагающиеся для сдачи экзамена «странички» (внеаудиторное чтение) его аспиранты (для которых обязательным становился именно немецкий язык) должны сдавать ему лично. И в качестве таковых все они должны были сдавать вторую часть «Фауста».

Ещё было известно, что П. С. не признаёт, что математиком может быть женщина. И ещё, что он не выносит курения. Потому очень удачным было найдено (несколько позже описываемого времени) условие «американки» (американского пари): студентка (Луиза Чураева) должна была подойти к Павлу Сергеевичу с просьбой принять у неё экзамен, усесться и закурить. Конечно, реально на это никто не мог бы рискнуть, но сама идея понравилась.

Так вот, возвращаюсь к своей истории.

По окончанию 1-го курса Павел Сергеевич приходил принимать экзамены во все группы. Разумеется, ему шли отвечать только мальчики, причём лучшие. Было известно, что он отбирает участников для семинара, который будет вести на 2-м курсе. Происходило это таким образом. Если студент Павлу Сергеевичу начинал нравиться, он его долго и придирчиво спрашивал. Если продолжал нравиться и после этого, ставил пятёрку и говорил: «Пг’иезжайте ко мне в Болшево такого-то числа в таком-то часу». В Болшево, всем известно, была дача Павла Сергеевича и Андрея Николаевича Колмогорова, которые между собой очень дружили. Из моей группы Павел Сергеевич выбрал двоих – меня и Канта. У Павла Сергеевича был твёрдо установившийся обычай – со всеми своими учениками, даже самого младшего ранга (т. е. вчерашними первокурсниками, из которых, может, ничего путного и не выйдет – как, к слову сказать, не вышло из меня), он общался главным образом на своей даче, принимая их как гостей.

Мы с Кантом в указанный день постучались в дверь дачи Павла Сергеевича, и весь день провели с ним втроём. (Тоже характерно – отобрал-то он несколько десятков студентов, а знакомился отдельно с каждыми двумя-тремя). Только однажды зашёл что-то сказать ему Колмогоров. Павел Сергеевич знакомился с нами, расспрашивал, причём о математике шло мало. Большую часть времени мы провели на реке. Сразу же взяли лодку и относительно долго гребли. Много купались. Я-то к тому времени едва научился держаться на воде, а вот для Павла Сергеевича та речка была смешной – все знали, что он прекрасный пловец, заплывающий в море на несколько километров. (Как он только при своём зрении догадывался, где остался берег?) Много загорали, так что я совсем обгорел, и несколько дней потом коже было больновато. Меня поразила фигура Павла Сергеевича. По нашим представлениям, он был человеком старым (сейчас бы я сказал, пожилым). А фигура – двадцатилетнего спортсмена. Железные мышцы, великолепный загар. Он предложил нам побороться. Был не тот случай, чтобы поддаваться старшему по возрасту. Мы старались, как могли, но он положил каждого из нас на лопатки без особого труда. Потом пили чай с пирожками.

А осенью я начал заниматься в семинаре Александрова. И вроде неплохо получалось. Но вот чем занимался – убей Бог, не помню.

Слегка ещё могу вспомнить курсовую: какая-то экзотическая (т. е. не вполне эвклидова) геометрия – то ли со счётным числом точек, то ли с конечными расстояниями. Причём, насколько можно, большинство эвклидовых аксиом выполнялось. В общем, какая-то забава. И, очевидно, совершенно в стороне от серьёзных интересов математики. В таком выборе было что-то символическое: на уровне таких забав я в математике и остался.

Вспоминается же, как мы бывали у Павла Сергеевича в Болшево. Как всегда нас, студентов, было немного. Иногда к нам присоединялся Колмогоров. Зимой бегали на лыжах, причём наши профессора легко нас обгоняли. Каждый раз Павел Сергеевич, известный меломан, ставил какую-нибудь музыку. И вот здесь с первого же раза я «блеснул». Хозяин спросил, что бы мы хотели послушать. Кант, неплохо разбиравшийся в музыке, что-то назвал. Я же, будучи не просто глубоко невежественным в музыке, а принципиально невежественным, попросил: «А мне, знаете, что-нибудь лёгкое, вот Канделаки поёт: „Где в горах орлы да ветер, на-ни-на, на-ни-на”» (эту песню крутили у нас вечером в альплагере). Павел Сергеевич с оторопью посмотрел на меня, как-то непонятно зафыркал, однако заказ мой не исполнил. В последующем, спрашивая гостей, какую музыку кому ставить, доходя до меня, говорил: «Ну, а Мише не нужно».

Вот так я занимался математикой на первых двух курсах. Так бы и дальше!