Воспоминания доктора медицины - 188

По оставлении Н.И. Щукиным места директора распорядителя Даниловской мануфактуры его заместил Георгий Петрович Нейвелер, до тех пор бывший при Щукине его помошником, как обучавшийся его делу. Семья Нейвелеров тоже иностранного происхождения, но не такого бойкого свойства, как Кноппы. Отец их - Петр Нейвелер - был когда-то хорошо знаком с Щукиным и взял с него слово, что он будет помогать сыновьям его в приискании служебных занятий. И вот явились на сцену четыре сына. Старший из них был Георгий Петрович, которого взял под свое крылышко Николай Иванович. Чем он раньше занимался и где учился, я не знаю; мне известно только то, что он хорошо владел французским и немецкими языками, говорил хорошо и по-русски, так как он раньше служил поверенным французской хлебной фирмы Дрейфуса, жил постоянно на юге России, скупал там хлеб и отправлял его во Францию, а когда эта фирма лопнула, остался в России и перебрался в Москву, где и поступил в Даниловскую мануфактуру, совсем не знакомый с ее делом, да и вообще с фабричным делом. Но он скоро ознакомился с фабрикой и постиг всю ее премудрость и ведение дела ее; особенно легко было ввиду того, что служащих при ней было много, каждый хорошо знал свою часть и в нескольких словах мог объяснить всю сущность своего дела. Стало быть, нужно было иметь хотя сколько-нибудь смысла в голове, чтобы в один месяц постигнуть все дело, а Щукин держал его около себя года два или три и только тогда признал его годным для себя заместителем. Другой брат Нейвелер был в это время директором прядильно-ткацкого отделения фабрики и вел его, кажется, довольно хорошо, тем более, что ему было известно, что Ф. Кнопп просматривает ведомости прядильни всякий день, в который бывает в Правлении, осматривает и образцы пряжи, стало быть, находится под бдительным надзором Кноппа, специалиста в прядильно-ткацком деле.

Со стороны служащих жалоб на него не было и вел он себя вообще довольно скромно, тихо, ничего не требовал и был почти незаметен. Но это все было во время службы Щукина и быстро и крупно изменилось по выходе его в отставку, за болезнью. Тут оба брата сразу заявили себя как бы хозяевами фабрики и начали покрикивать даже на тех, которые были им не подчинены. Директор прядильщик занял другую квартиру, устроил около нее асфальтовую большую площадку для крокета, обнес оригинальным забором свою усадьбу, роскошно отделал квартиру, хотя и оставался все тем же директором, что и раньше. Георгий Петрович на фабрику не переехал ввиду того, что ему гораздо больше времени нужно было проводить в городе, в Правлении, да и живя на своей квартире не будешь стоять на виду у всех соседей, как живущий при фабрике, где все знают друг про друга все решительно, даже и то, чего они сами не знают. Он держал прекрасную извозчичью лошадь с хорошим экипажем и ежедневно приезжал на фабрику, где он вел себя уже как хозяин и только немного сдерживался в красильной фабрике, где не понимал ровно ничего, особенно в красильном деле. Ни в каких расходах по улучшению жизни брата и его семьи (в это время тот обзавелся уже семьей), он не стеснялся, ездил ежегодно сам заграницу, конечно на счет фабрики, и проводил там месяца 1, 1/2 - 2. Завтракал с Кноппами, конечно, размазней, ну а обедал в какой-нибудь ресторане 1-го разряда, по большей части в отдельном кабинете с усиленным виновозлиянием и вообще проводил вечера очень весело, но за то ежедневно, в назначенное время, из минуты на минуту являлся на свое место, указывая пример аккуратности всем при фабрике. Недаром он и иностранец (швейцарский подданный).

Но как бы крепко здоровье не было - оно у него все же подалось: он обрюзг, ожирел и стал быстро стареть, так что в 50 лет смотрел уже совершенным старцем 70-75 лет. Скоро появились у него все признаки язвы в кишках, но какого свойства - не было установлено, но все же он поправился настолько, что мог продолжать свою службу и был даже в общем собрании пайщиков мануфактуры, где был уличен в нанесении больших убытков пайщикам, причем не мог предста-вить никаких оправдательных документов на убытки в 2 миллиона рублей, что по тогдашнему времени составляло огромный капитал и потому вынужден был оставить свое служебное поприще и сделался биржевым маклером. Конечно от него откачнулись и Кнопп и новый директор Ал. Сем.Бер и все те, которые раньше перед ним заискивали. Братья его - Арнольд, тоже служивший в правление и 4-й, служивший в конторе, тоже служивший в конторе, тоже должны уйти со службы и оставался лишь один директор прядильщик, который бежал с фабрики лишь при наступлении революции, когда восставшие рабочие захватили фабрику в свои руки. Но она не могла идти долго за неимением надежных руководителей (директора и мастеров) и за отсутствием сырья, топлива, красок и оборотного капитала, а также и за отсутствием покупателей. Вообще тогда торговля стала, а рабочие занялись политикой, в которой они вряд ли что-либо понимали и шли как бараны за пастухом, за химиком Евг.Фед.Эккерле, который потом попал в тюрьму, а будучи выпущен из нее на поруки рабочих, бежал в Германию. Дальнейшая судьба мануфактуры мне не известа; кажется она долго оставалась без дела, т.е. стояла закрытой, а оставшиеся рабочие занимались разговорами, интригами и неведомо откуда получавшимися средствами на проживание. Я давно уже не получал никаких сведений с фабрики, но все же думаю, что некоторая жизнь там есть; думаю так потому, что там существует и функционирует больница, равно и родо-вспомогательное заведение и, хотя почти пустая аптека. Коли-чество служащих при них, кажется осталось прежнее, ну а относительно содержания, т.е. кормления, чаепития и соблюдения чистоты - дело значительно ухудшилось. (Эти слова написаны в половине февраля 1922 года, а точных сведений о ходе дела на фабрике, да и вообще в Москве, у меня нет с 1918 года.)