В Вене я часто встречался, почти ежедневно с нашим русским врачом Андреем Дмитриевичем Забелиным, с которым познакомился еще в Лейпциге, он жил здесь с женой, а раньше жили они в Париже. Насколько я способен понимать людей, я должен сказать, что Андрей Дм. был в высшей степени честный и добросовестный человек, но судьба жестоко преследовала его, чуть ли не с самого раннего детства. Он был сын новгородского священника, а известно, что в Новгороде (стром или верхнем), очень много церквей, благодаря чему приходы очень маленькие и, стало быть, прихожан мало, а отсюда следует, что и доходов у причта тоже мало. Его отец был бедняк, с большой семьей, и не мог давать сыну средства на прожиток в Петербурге во время ученья там в Академии, и он проживал в каких-то номерах, но не в отдельной комнате, а в коридоре, за дверью у коридорного, за 3 рубля в месяц. Питался он, как питаются большинство наших бедняков студентов кое-как и кое-чем, наживая с юных лет всевозможные болезни желудка и кишок; заработков у него не было никаких. По окончании курса сразу стал военным врачом и влачил свою долю с армейским полком в русско-турецкой войне в Болгарии (1877-1878гг.), а потом уже будучи в возрасте более 40 лет во время стоянки полка в Полтаве увлекся молодой институткой, почти ребенком и женился на ней. Этот-то шаг и был гибельным для него. Она была слишком молода для него, а он уже стар для нее. На этой почве пошли несогласия, а потом и раздоры. Он желал там заняться делом, а она требовала развлечений; он доставлял их ей насколько мог, но она желала удовольствий больше и больше, что превышало его и материальные и физические силы, а потому опять несогласия и опять раздоры. Он перевез ее в Вену, думая этим удешевить жизнь и переменой места развлечь ее. Не тут-то было. В одну из таких бурных сцен, он не выдержал и вечером прибежал ко мне, прося Христом Богом пойти к ним и примирить их. Мне было от души жаль его, хотя я и не надеялся на успех, так как знал всю основу этих несогласий, но все же я ушел с ним. К моему великому удовольствию и радости обоих супругов, мне скоро удалось их примирить, и они даже начали смеяться, называя меня мировым судьей. Оставил я их в хорошем расположении, говоря на прощание: “Смотрите, дети - без меня не ссориться”. На завтра я встретился с ним, спросил, каково они вели себя и он меня благодарил за то, что я успокоил их. После этого я скоро уехал в Россию, а они оставались еще в Вене. Когда я служил уже в Павловской больнице, они пробыли некоторое время в Москве, были у нас неоднократно, а потом уехали в Астрахань, где он когда-то стоял со своим полком и оттуда взят был на войну. Там у него была большая практика, был свой хороший дом и он жил хорошо; но она завела себе друга, молодого перса, который бывал у них ежедневно и не скрывал даже от мужа своих отношений к его жене. И вот однажды, в роковой день, когда Андрей Дм. возвратился домой раньше обычного срока, он застал между своей женой и ее другом такую сцену, которая возмутила даже его, все выносившего и терпеливого человека, и он, уйдя в свою комнату, тотчас пустил себе пулю в голову и моментально умер. Так прошла жизнь человека, все время маявшегося, всегда относившегося хорошо ко всем людям, прощавшего им все, что они сделали ему дурного, а хорошее они ему не делали. Получил он в детстве хорошее домашнее воспитание, и, если бы не испытывал такую нужду, то при его трудолюбии и выносливости, из него вышел бы недюжинный врач, которому может быть благодарное потомство поставило бы памятник, как они увековечили память Пирогова.
Свободное копирование
