Пробыл я в Вене всего один месяц и в это время посещал клинические лекции Бильрота и Дитля. Оба они вполне доступны каждому вновь приезжему, но, конечно, с разрешения профессора. Клиника Бильрота самая неблагоустроенная из всех, какие только видел на своем веку. Например, аудитория, она же и операционный зал, окнами обращена в какой-то переулок, по которому постоянно проезжают огромные телеги, издающие отчаянный стук, а если принять во внимание, что в Вене не знают, что такое зимние рамы, то конечно звук каждого проезжающего экипажа настолько резок и сильно отдается в помещении, что нужно иметь особенно чуткое ухо, что бы слышать, что читается в комнате обыкновенным голосом; а если сам чтец говорит с каким-нибудь недостатком, то, конечно, и обычные слушатели его мало что разбирают. А Бильрот страдал постоянной отдышкой и немного пришептывал. Поэтому я мало что разобрал у него.
Операционный зал у него можно назвать темным, особенно по сравнению с нашими московскими клиническими залами. Места для студентов расположены, конечно, амфитеатром и выкрашены темно-серой краской, отчего кажутся погруженными во тьму. Как тут ведется дело осенью в туманную погоду, я не знаю; но весной, в мае месяце, когда я был там, там было неудобно. И несмотря на эти неудобства тут все же двигали люди науку, создавали себя. То, что они делали, служило предметом подражания для других, работавших при лучших условиях. Это видно из того, что между слушателями Бильрота была масса приезжих; не говоря уже о том, что русские здесь не переводились, тут были при мне и французы, и англичане, и даже американцы, словом самая разноязычная аудитория. Я был тогда лет 34-35 и между остальными слушателями чуть ли не самым старым, а остальные все молодежь, в которой преобладало племя еврейское, вероятно из колена Иуды, судя по всем ужимкам и движениям, которые сохраняются в них в течении нескольких поколений.
Представившись Бильроту, я особенно просил его разрешить мне присутствовать при производстве им овариотомии, на что он охотно согласился и велел бывшему здесь же ординатору профессору Вольфлеру записать мой адрес и уведомить меня, особой запиской, когда будет такая операция. Через несколько дней я получил такую записку. Операция производилась в той же аудитории, где читались обыкновенно все лекции и по присутствию слушавших ничем не отличалось от обыкновенной лекции, лишь мне и двум другим врачам (англичанам) предложено было занять места на ступенях, так сказать, в первом ряду. Стало быть обстановка была та же, что и для удаления пальца, если бы это понадобилось. Хлороформ лился также обильно, как и обыкновенно здесь бывает. Разрез брюшной стенки сделан там не послойно, как делают у нас, и как говориться в руководствах оперативной хирургии, а сразу через всю толщу стенки живота и лишь потом добавлял понемногу в углах. В передней стенке живота опухоль сращений не имела, но кишки где-то приросли и спайки их были частью ножницами, частью просто пальцами отделены и вся опухоль, величиной не больше человеческой головы высунулась в разрез. Бильрот захватил ее обеими руками и начал тянуть вперед, к себе, а Вольфлер подпихивал под нее края раны. Но вдруг из раны хлынула масса жидкой крови, больная побледнела и стала икать. В это время опухоль подалась Бильроту, он вынул ее и стал искать источник кровотечения, нашел его, но уже поздно, оказалось, что опухоль имела сращение с частью брюшной вены и разорвалась на большом протяжении, во время вытягивания ее. Больная конечно тут же умерла, но это нисколько не смутило хирурга: он с обычной своей улыбкой сказал только, как бы обращаясь к нам, сидящим на ступенях: что же делать? На Ваше несчастие операция прервалась неожиданно, и Вы повезете домой дурное обо мне мнение. Несчастие! Говоря это вероятно думал: а плевать мне на Ваше единичное мнение. Репутация моя настолько велика и прочна, что Ваши голоса не затенят ее. А что одной несчастной больной у них меньше - не все ли это равно. Этот случай тоже доказал мне и подтвердил еще раз, что немецкие врачи относятся к своим пациентам, а хирурги к оперируемым - до крайности легко и смотрят на них не как на больных, а как на какие-то анатомические, не то физиологические препараты. Я уже говорил о тех примерах, которые видел в Германии, то же было и в Австрии.
Свободное копирование
