В этой войне было в I-й раз применение санитарных поездов. Первый такой поезд был устроен Московско-Рязанской железной дорогой на 205 человек. Главным доктором его был Моллов, а я его помощником и младшим врачом; вторым был доктор Зенгиреев. Уполномоченным от Красного Креста был Александр Васильевич Майер - воспитатель во 2-м Кадетском корпусе; начальницей над сестрами была княгиня Софья П. Долгорукова; было много сестер милосердия, санитаров, аптекарей и даже монахи-священники. Все это помещалось в поезде, получало большое жалованье и подъемные деньги, пило, ело и одевалось на средства Красного Креста. Я получал по своей должности 250 рублей в месяц и столько же подъемных.
13 июня мы выехали из Москвы на курсы в Харьков. Проводы были в Москве какие-то особо торжественные, на них были целые толпы народа, в вагоны однако же никого не впускали во избежание краж. Ехали мы до Кишенева что-то очень долго. Оказалось, что мы были подчинены особому лицу, заведующему передвижением войск в тылу действующей армии. Таким лицом был Николай Саввинович Абаза, рязанский губернатор, поступивший на это место из ординаторов Тифлисской городской больницы. Скачек довольно крупный и не головоломный, как оказалось на опыте. Этот Абаза жил в Кишиневе, но в тот день, в который мы приехали - выехал из Яссы, как нам сообщили на станции, и даже подтвердил носильщик, внесший его вещи в вагон, знающий его лично.
Но едва мы приехали в Яссы, убедившись, что он не там, так как получили от него телеграмму из Кишинева, в которой он спрашивает нашего уполномоченного, как это могло случится так, что мы проехали Кишенев и не показавшись ему. Отвечали, что были введены в заблуждение. На это опять телеграмма - ждите моего приезда через несколько дней. Поставили наш поезд на запасном пути около таможенных складов, громадного деревянного здания с одной стороны рельс и необозримого болота по другую сторону. Это болото лишь по берегам заросло тростником, а остальное пространство его было водное и на нем постоянно охотились за лягушками аисты целыми стаями. К вечеру воздух становился сырой, с отвратительным запахом, потому что в это болото сливались чуть ли не все городские нечистоты, где им предоставлялось разлагаться. В это-то таможенном пакгаузе устроили потом передаточный госпиталь, т.е. привозили сюда по румынской дороге больных и раненых из действующей армии, т.е. из-за Дуная, высаживали их в это помещение, а отсюда брали их потом наши поезда и увозили в Россию. Иногда бывали случаи, что больные оставались здесь больше недели, их конечно не лечили, а только слегка прикармливали. Во 2-й наш приезд их было здесь так много, что на каждой кровати сидело по три человека, некоторые лежали и между кроватями, а всех было около 6000 человек. Организации в передвижении поездов не было никакой, что особенно горько сказалось осенью и зимой. Теперь же в I-й наш приезд в бараке не было никого и нам дали лишь 13 человек из русского госпиталя для того, чтобы мы отвезли их в Харьков. Выходило так, что 13 человек больных и ни одного раненого едут на счет Красного Креста, а их сопровождает более 50 человек служащих, получающих готовое содержание и большое жалованье. На это Абаза не обратил никакого внимания. Между больными был один турок с многочисленными мелкими ожогами на разных частях тела. Это был повар с броненосца “Люфтли-Джелиль”, каким-то чудом спасшийся, тогда как все судно было взорвано вследствие того, что русская граната попала навесно в его дымовую трубу и взорвала паровик. Об этом случае и тогда много говорили и приписывали русским артиллеристам необычайные свойства, а дело все было лишь случайное.
Свободное копирование
