Так как на сдачу практических экзаменов на доктора не полагалось никакого срока, сдавай их хотя бы 10 лет, то я воспользовался своей службой в клиниках и в свободные часы и дни начал понемногу сдавать их в то время, которое было для меня наиболее подходящим и действительно сдал в течении года все. Тогда было еще правило, не знаю, существует ли оно теперь, по которому ищущий степени доктора, по сдаче всех теоретических и практических экзаменов, должен был еще написать на латинском языке два ответа на заданные ему темы в присутствии факультета. Все делалось для того, чтобы поставить докторанту возможно больше препятствий для достижения намеченной им цели. Но в это время и сами профессора или многие из них, особенно молодые, недавно перескочившие через это препятствие и хорошо помнившие ее, смотрели на это дело как на пустую, ни к чему не нужную формальность и всячески облегчали ее. Для достижения цели обыкновенно докторант входил в соглашение с кем-нибудь из профессоров о том, что он желал бы у него написать латинский ответ. Тот, конечно, охотно соглашался и давал тему. Докторант писал ответ по-русски, давал его перевести на латинский язык какому-нибудь филологу латинисту, заучивал этот ответ, а то и так приносил с собой в заседание факультета, обращался к председателю декану с просьбой разрешить ему писать латинский ответ у такого-то профессора (имя рек.), тот громко опрашивал названное лицо, желает ли оно дать тему для написания, следовало согласие, брался лист бумаги и профессор своей рукой писал тему и передавал ее докторанту, тот отходил в сторону, садился за отдельный столик и начинал строчить. Нужно было написать в течении двух часов хотя бы одну страничку, величина ее не имела значения: в уставе сказано было просто: “ответ на латинском языке письменный”. Для отвлечения внимания присутствующих ответ писался сперва медленно, а потом все скорее и скорее, и менее чем через час ответ был готов на том листе, на котором профессор сделал заголовок, подавался, прочитывался, удостаивался подписи “удовлетворительно” и подписи профессора. Затем лист сдавался на хранение письмоводителю и следовало вторичное соглашение с другим членом факультета. Так велось дело и до меня, и после меня. Я писал их коротко, чтобы они не занимали места более 1/2 листа разгонистого почерка с одной стороны, а переводил их на латинский язык отец Отрадинского, тоже врач, учившийся в университете в то время, когда все лекции на медицинском факультете читались на латыни. Ответы были действительно правильно написаны и впоследствии были скопированы другими, так как они хранились при моем деле и тем же письмоводителем Масловым сдавались за три рубля на временное подержание, т.е. на списывание. У Нейдинга прошло дело хорошо; я быстро написал и отдал ответ. Но с Макеевым вышло много комичного, и вот почему. Декан Полунин в этот день не мог быть в заседании в следствие болезни и передал представительство старшему по службе, т.е. Басову. Когда Макеев дал мне тему, я хотел было сесть в сторонку, но Басов позвал меня к себе и предложил сесть рядом с собой. Что мне было делать? Ответ-то я не заучил, а принес его в кармане. Начал я что-то строчить, но все безуспешно, и тут выручил тот же Маслов. Он ясно видел мое затруднительное положение, понял и оценил его и воспользовавшись тем, что в зал вошли еще два-три профессора и искали места вокруг стола, он, т.е. Маслов, просил декана Басова разрешить мне сесть за отдельный столик и тем самым уступить место членам факультета. Тот, конечно, должен был согласиться меня пересадить за отдельный столик, дали свечу и бумагу, и работа у меня быстро закипела. через 1/2 часа ответ был готов и сдан для прочтения Макееву; он прочел, остался доволен, написал “удовлетворительно” и подписал. Дело было сделано. Формальность выполнена.
Теперь, уже много лет спустя, после этой комедии, я невольно спрашиваю себя, да неужели и до сих пор не отменено это ни к чему не ведущее правило, заставляющее взрослых людей прибегать к мальчишеским приемам и даже самих профессоров вступать в смешное положение? Ведь теперь каждый профессор хорошо знает, что он не может оценить латинскую рукопись по достоинству изложения, знает, что ни он, ни экзаменующийся не знают латинский язык так, чтобы они могли писать на нем ответы. Пора бы уничтожить это правило. Да и вообще во всем экзамене на доктора много стеснительного, лишнего, которое отличается от латинского только тем, что экзаменующемуся даются два вопроса вместо одного лекарского, хотя и поэтому следовало бы давать два вопроса, как экзаменующемуся на врачебную степень по уставу.