Сразу после зачисления в училище нас перевели в Адмиралтейство, объявили казарменное положение и поселили всех в большем кубрике на третьем этаже над кафедрой химии.
Сейчас это помещение перепланировано и там находится кафедра турбин. Окна выходили во внутренний двор с гаражом. Несколько дней нас использовали на мелких работах по подготовке училища к учебному году. Мы ходили еще в своем гражданском платье, но уже нас обстригли наголо, чтобы вникали, что детство кончилось.
В субботу и воскресенье разрешалось сходить в город в увольнение.
И вот в первое воскресенье трое лысых новобранцев, я, Ерохин и Пяточкин не нашли лучше развлечения, как пойти в ресторан-поплавок, пришвартованный возле Петропавловской крепости. Весомый предлог – отметить окончание гражданской жизни и начало службы.
Денег было немного, но достаточно, чтобы хорошо посидеть. Помню приподнятое состояние души после нескольких рюмок, под душевные песни из кинофильма «Жажда». Просидели мы там часов до 23-х, с чувством пировали, душевно говорили, танцевали с какими-то девчонками, но ушли одни, так как до 24-х должны были быть в Адмиралтействе.
Уже на Дворцовом мосту стало ясно, что с банкетом мы переборщили. С великим трудом, шатаясь и падая, дотащились до Александровского сада и сели на скамейку перевести дух. Слава Богу, что у нас хватило сил для последнего рывка – прохода через КПП. Собрав волю в кулак, почти строевым шагом прошли на территорию Училища и благополучно добрались до своего кубрика.
В понедельник на утреннем построении с волнением услышал, что трое кандидатов в курсанты были замечены в распитии спиртных напитков, и их отчисляют без разбирательств. Когда их вывели перед строем, я увидел, что это не мы.
Но позже разбирательство все же состоялось. На построении перед обедом начальник политотдела по одному вызывал их перед строем и спрашивал: «Скажите честно, вы уже выпивали ранее или это у вас впервые?» Ребята оказались честными, соврать не решились, и их в этот же день отчислили.
Всех остальных, успешно сдавших экзамены, через пару дней направили в Приветнинское, где в это время строился лагерь для поступающих в Училище.
Инженерный замок у Дзержинки отобрали. Лагерь находился километрах в двадцати от Зеленогорска, на самом берегу Финского залива, в прекрасном сосновом лесу. Территорию лагеря с севера и востока омывала неглубокая речка. С запада находилась, оцепленная колючей проволокой, территория лагеря армейского училища. Так что мы были почти как на острове.
Почти до конца августа мы жили в лагере, спали в палатках, помогали в обустройстве лагеря и несли дежурную службу. В лагере нам выдали форменное рабочее платье без погон и начали приучать к воинским порядкам.
Утро в лагере для нас начиналось в шесть часов с громкого крика: «Подъем!», сопровождаемого бодрым звуком горна. При этих звуках следовало темно синее, грубого сукна, одеяло вместе с верхней простыней, заменяющей пододеяльник, отбросить на спинку кровати, в сторону, где на одеяле было написано крупными буквами «НОГИ» (это называлось проветривание постели ), мгновенно вскочить и построиться шеренгой отделения перед палаткой.
Объявлялась форма одежды : «Брюки, голый торс». 10 минут на естественные надобности и снова в строй, на этот раз - поротно, в колону по четыре. Далее следовала команда : «Бегом!» и мы, по усыпанной песком и сосновыми шишками дороге, бежали к воротам лагеря и далее до поселка Приветнинское и обратно, всего около 5 километров. Более-менее длительный бег чередовался короткими периодами, не более минуты, быстрой ходьбы.
Таких периодов в начале было четыре, а в конце лагерных сборов мы уже бегали без остановки. Это называлось ускоренным передвижением. Первые дни оно для меня проходило тяжело, бежал изо всех сил, думая только о том, как бы не отстать от строя.
И даже представить себе не мог, что в конце-концов легкий бег будет доставлять удовольствие, когда замечаешь красоту соснового леса, чувствуешь свежесть утреннего воздуха, наполненного запахом хвои, слышишь пение птиц, ощущаешь бодрость во всем теле.
По возвращению в лагерь, перестроившись в две шеренги, на расстоянии четырех шагов одна от другой и лицом друг к другу, делали 5-6 легких гимнастических упражнений. После зарядки строй распускался и, по команде, начинались водные процедуры возле длинных умывальников, по двенадцать двухсторонних секций в каждом.
После умывания следовала заправка постели. Это был целый ритуал, ибо требовалось не только сделать все аккуратно, но и внести в это действо элемент «военной эстетики», ключевое слово которой: ЕДИНООБРАЗНО.
Далее следовала команда: «Выйти на большую приборку!» На приборке каждый из нас был расписан в определенном месте, осуществляя подметание дорожек, вывоз в контейнеры накопившегося за сутки на территории лагеря мусора, уборку учебных и служебных помещений.
В семь тридцать утра горн звал к построению на завтрак. В столовую, которую мы все звали камбуз, положено было ходить только строем, «колонной по четыре». Перед входом строй не распускался, а давалась команда: «В колонну по одному - в столовую шагом марш»!
Первой забегала в помещение правая колонна, а за ней, по очереди, все остальные. В столовой надлежало, не мешкая, занять места и, стоя за столами, ждать команды. Завтрак не отличался разнообразием: каша, большая кастрюля (бачок) на 10 человек, белый хлеб, буханка на четверых, на каждого грамм двадцать сливочного масла и пара кусочков сахара.
Чаще всего нас баловали ячневой кашей или перловкой, которые называлась у нас «кирза» и «шрапнель». Изредка эти две заменялись гречей или пшеном. Хлеб и масло были разделены на порции и лежали на отдельных тарелках. Сахар разложен по белым фаянсовым, с фирменными якорями и надписью ВМФ, кружкам.
Все это, как и массивные алюминиевые чайники с чаем, вилки, ложки и ножи к нашему приходу уже находилось на столах. По команде «Сесть!» мы рассаживались за столами, а по команде «Начать прием пищи!» приступали к завтраку. Бачковой, назначаемый в порядке очередности, половником разливал кашу по массивным, белым с якорями, тарелкам и раздавал четвертушки хлеба, положив предварительно сверху кусочек масла.
Такая комбинация называлась «птюха».В это время кто-нибудь из доброхотов наливал во все кружки некрепкий чай. Мы разбирали кружки и приступали к завтраку. В конце завтрака следовала команда: «Остатки пищи в бачок!», а через минуту : «Встать! Выходить строиться!» На все отводилось полчаса.
У входа в палатки строй распускался. Некоторое время мы опять занимались совершенствованием «военной эстетики» кроватей, после чего можно было выкроить пару минут для личных нужд: почистить обувь, пришить пуговицу, покурить.
Следующим построением было построение на утренний осмотр, Когда нас, стоявших в две шеренги лицом друг к другу, начинали осматривать младшие командиры, временно назначенные из числа успешно сдавших вступительные экзамены военнослужащих, прибывал командир потока.
Командиры отделения ходили перед строем, проверяя внешний вид, исправность и чистоту одежды, стрижку и общую ухоженность подчиненных. По окончании проверки командиры отделения докладывали об осмотре старшине потока (роты), а он командиру роты.
Нашим потоком, из которого впоследствии были укомплектованы классы электротехнического и кораблестроительного факультетов, командовал капитан третьего ранга Бураков, интеллигентный и вежливый офицер, который в то время был, если мне память не изменяет, адъюнктом.
Для нас, только что поступивших в училище, еще слабо ориентирующихся в особенностях службы, он был большой авторитет, и мы буквально смотрели ему в рот, ловя каждое его слово. Он не просто следил за порядком, а действительно воспитывал, в том числе, следя за нашей речью, не допуская не нормативной лексики.
Однажды кто-то из наших «кандидатов в курсанты»( так называлась официально наша должность) назвал рабочее платье робой - он сразу же поправил, объяснив, как следует говорить. Я тут же, выскочкой, влез со стихами : «парусиновые робы стали нам малы, просолились, в тело въелись, в них ни встать ни сесть, от воды соленой селись и звенят, как жесть».
н как бы не заметил моей бестактности. Помню, что несколько позже, когда нас из лагеря перевели в Адмиралтейство, я в увольнении встретился с ним в Эрмитаже на выставке работ Рериха, где он был с супругой. Я поздоровался с ним, а он, представив меня жене, сказал, что в этом году хороший набор и он рад встретить здесь своего подопечного, интересующегося не только поэзией, но и живописью.
Впоследствии, когда уже я адъюнктом, вернулся в Училище, он был капитаном первого ранга и старшим преподавателем на факультете атомных энергетических установок. С этой должности (кода я был уже начальником кафедры) он и демобилизовался.
Но вернемся, после небольшого отступления, к описанию нашей жизни в лагере. После утреннего осмотра следовало построение на подъем флага с последующим разводом на работы. Большинство из нас работали «на подхвате» у строителей летних казарм, учебных классов и других служебных помещений.
Со следующего года все наборы в Училище проходили в помещениях, построенных с нашей помощью. Работа была не тяжелая и не утомительная. В 14 часов звучал сигнал на построение к обеду. Порядок приема пищи в обед отличался от завтрака только сервировкой. На стол из 10 человек полагалось два бачка с первым и вторым блюдами и чайник с компотом из сухофруктов.
На первое мог быть рассольник, щи или борщ на мясном или костном бульоне. Раз в неделю на первое давали любимый нами молочный рисовый суп. На второе мог быть тушеный картофель с мясом и кусочком соленого огурца, плов, гречневая каша с тушенкой , «кирза» или «шрапнель» с кусочком мяса или жареной рыбы.
Компот был всегда одинаковый: из смеси сухофруктов с преобладанием яблок, не слишком сладкий, но все равно пользующийся у нас успехом. В два
глотка выпивался настой и с удовольствием смаковались ягоды.
На мой взгляд, все было вполне съедобно, а, временами, и вкусно, тем более, что порции были не слишком велики, что со временем сильно повышало их вкусовые качества. Во всяком случае, мы перед обедом, чаще обычного поглядывали на часы. Заканчивался прием пищи теми же командами: «Остатки пищи в бачок!» и «Выходи строиться»!
С окончания обеда и до 15 часов полагалось личное время. Особо любящие поспать изобретали возможность вздремнуть, но большинство сходилось к курилке, где начинался треп на произвольные темы. Незадолго до поступления в училище я приобрел довольно интересную книгу «Спутник атеиста» и, когда в компании случайно зашел разговор о христианстве, я со знанием дела рассказал о Символе веры у православных и о теологических разногласиях христианских конфессий.
Меня слушали с интересом и кто-то поинтересовался откуда я все это знаю. И тут меня понесло. Я не долго думая, сказал, что отучился год в Ленинградской духовной семинарии, но разочаровался в христианских догматах и, уйдя оттуда не доучившись,подал документы в Дзержинку.
Видимо, рассказ мой был достаточно убедительным и большинство моих слушателей взяло наживку «взаглот». Во всяком случае, уже через много лет я слышал от офицера на несколько лет младше меня выпуском, что с ним в Дзержинке учился бывший семинарист. Более подробное расследование показало, что источником слуха была лагерная курилка. Самое интересное, что в своем потоке я уже на следующий день признался в розыгрыше. Однако, слухи живучи!
В 15 часов раздавался сигнал на очередное построение, на продолжение работ в своих бригадах. А тем, кто должен был в этот день заступать в наряд, полагался отдых до начала развода (с 17 часов). В это время можно было, раздевшись, лечь в кровать и поспать пару часов.
Особенно нужен был такой сон для тех, кому предстояло стоять на посту в ночное время - с 2 до 6 утра.
До сих пор помню, как я с непривычки мучился, стоя на посту у склада со штык-ножами, когда, кажется, все бы отдал, чтобы можно было слегка подремать хотя бы сидя. В районе 5 часов глаза начали сами закрываться, как я их ни таращил, и вот - ты внезапно просыпаешься оттого, что ноги подкашиваются, и ты падаешь.
Когда же удастся вздремнуть перед разводом или, еще лучше, перед выходом на пост, четырехчасовая ночная вахта проходит много легче. Дневное время и время от 22 до 02 проходит значительно легче и быстрее. Особенно, когда на твою вахту приходится прием пищи и тебя временно подменяют.
Не очень приятными были и наши дежурства на камбузе в качестве подсобных рабочих, с функциями накрывальщиков столов, и, особенно, на мойке посуды.
Но оставим дежурную службу и продолжим описание основной части нашей жизни в Приветнинском лагере. Рабочий день на строительстве заканчивался в 18 часов, а в 18:30 звучал сигнал к построению на ужин.
Порядок приема пищи во время ужина был такой же, как во время обеда, только ужин состоял из одного горячего блюда и чая с порцией сахара. Хлеб, насколько я помню, не ограничивался. Иногда к горячему блюду - все те же каши с кусочком мяса или рыбы - добавлялся винегрет или салат из капусты.
После ужина проводились политинформации, устраивались спортивные игры или показывали кино прямо на открытом воздухе. Всё, кроме политинформации, было добровольным. В это время можно было почитать книгу или выйти к Финскому заливу, не покидая лагеря.
Желающие могли собирать грибы, которых на территории лагеря было довольно много - и белых, и подосиновиков. Договорившись с камбузным нарядом, можно было даже приготовить из них шикарное блюдо. Но официально такие действия запрещались.
В 10 часов вечера было последнее за день построение - на вечернюю поверку с обязательной поименной перекличкой личного состава. После поверки можно было начинать готовиться ко сну, умываться и ложиться в койки.
В 23 часа объявлялся отбой, после которого хождение по территории лагеря до подъема запрещалось.
В воскресенье разрешалось приезжать родственникам, и можно было сходить в увольнение. За месяц, что мы были в лагере, меня пару раз навещали мама с Зоей, моей двоюродной сестрой. Привозили разные вкусные вещи: жареную курицу,
бутерброды с сыром и твердокопченой колбаской, пирожки с капустой, фрукты и конфеты. В большом термосе приносили крепкий и сладкий чай.
Отметившись в специальной книге у дежурного по контрольно-пропускному пункту, мы выходили за территорию лагеря в светлый сосновый лес. Там находили удобное местечко и на белом хрустящем мху расстилали принесенную скатерть, и устраивали пикник. Потом долго гуляли по сухим, засыпанными шишками и хвоей дорожкам, я жевал принесенные яблоки, а мои спутники охотно слушали рассказы о моей жизни в лагере.
Свободное копирование
