Ситуация начала проясняться весной 1976 года, когда я получил приглашение на экспертный совет ВАКа. К приглашению был приложен отзыв на диссертацию так называемого анонимного рецензента (подпись под отзывом была срезана). Отзыв был большой – на 17 страницах, а когда я бегло его просмотрел, то решил, что это конец – надежд на то, что удастся отстоять диссертацию, больше нет. Отзыв был написан в хамском издевательском стиле и при этом изобиловал грубейшими орфографическими ошибками. Многие замечания и пункты даже из раздела «Достижения диссертанта» никакого отношения к моей работе не имели. Было видно, что автор отзыва очень старался выполнить чьё-то задание провалить диссертацию, но ни специальных знаний, ни общей культуры ему явно не хватало. Надо было опять «выходить на боевую тропу». Я понимал, что на Экспертном совете ВАКа обстановка будет совсем не той, какая была на защите. Там присутствовали доброжелательные оппоненты, я ощущал поддержку аудитории, где было много моих товарищей и коллег. И даже сам академик И.С.Колесников приехал, чтобы меня поддержать. А на Экспертном совете я буду отдан на растерзание автору анонимного отзыва и его коллегам. Правда, членом Экспертного совета был мой научный консультант академик АМН В.Д.Беляков, но отбиваться от «хищников» мне предстояло в одиночестве.
Жена побоялась отпустить меня одного и поехала со мной в Москву. К назначенному часу мы были в назначенном месте, где я вручил секретарю Совета мой письменный «Ответ рецензенту». Когда меня пригласили в аудиторию, я увидел несколько десятков пожилых и весьма солидных учёных мужей и дам, с любопытством взиравших на меня. Среди них несомненно должны были быть учёные, знакомые мне по литературе, но ни одного знакомого лица, кроме В.Д.Белякова, я не увидел. Председатель Совета академик АМН Сидоренко сообщил, что мне даётся 10 минут для ответа рецензенту. Это было по крайней мере вдвое меньше, чем мне требовалось – даже мой письменный ответ был изложен на 9 страницах машинописи, то есть для его зачтения требовалось 16 – 18 минут. Пришлось резко сократить объем выступления, отвечая только на основные замечания рецензента. Но самая большая трудность заключалась для меня в том, чтобы отвечать сухо, сдержанно, не допуская ни малейшей иронии или критики в адрес злобного и безграмотного автора рецензии. А ведь как хотелось ответить ему, дав волю собственным чувствам!
А потом началось самое трудное – вопросы. Вопросы, которые задавались подчас в нарочито резкой и огрубленной форме, рассчитанной на то, чтобы вызвать замешательство и растерянность у отвечающего, сбить его с ног. У меня было ощущение, будто я стою в футбольных воротах и пытаюсь отразить серии одиннадцатиметровых ударов, направленных в разные стороны ворот. Но я выстоял! Когда вопрошающие иссякли, меня попросили выйти и подождать в коридоре. Там меня ждала взволнованная, бледная жена, которая не понимала, что может Совет так долго со мной делать. Оказалось, что экзекуция продолжалась 40 минут. Я стоял, остывая и отдуваясь, пока меня опять не вызвали на лобное место. Председатель Экспертного Совета сказал следующее:»Экспертный Совет принимает ваши ответы на отзыв рецензента и на заданные вам здесь вопросы. Мы будем ходатайствовать перед Президиумом ВАКа о присуждении вам степени доктора медицинских наук.» Я поблагодарил всех присутствующих и откланялся. Вслед за мной вышла секретарь Совета, она пожала мне руку и сказала, что я добился максимального результата. Да я и сам знал это, и я опять чувствовал себя победителем и считал, что все мои диссертационные злоключения закончены. И все близкие, и домашние, и друзья разделяли мою радость. Как мы ошибались, считая, что возможности моего главного недруга исчерпаны!
Примерно через два месяца начальнику лаборатории, в которой я работал, позвонил директор Центрального Института переливания крови профессор О.К.Гаврилов и сообщил, что к нему на подпись поступил отрицательный отзыв на мою диссертацию, но он, зная меня как серьезного учёного, хотел бы со мной побеседовать. И я опять поехал в Москву.
С профессором Олегом Константиновичем Гавриловым я познакомился в период его работы в Академии. Особых контактов у нас не было, существовали на параллельных курсах, встречаясь в основном на различных конференциях, съездах и учениях. Олег Константинович расспросил меня о ситуации с диссертацией, сразу оценил движущие силы моих злоключений и положил на стол очередной отрицательный отзыв, за авторством заведующей бактериологической лабораторией института Т.Голосовой. Я с ней был хорошо знаком как с коллегой-микробиологом, работающей в службе крови. У нас были, как мне казалось, вполне нормальные отношения. Даже книжку свою с весьма прочувственной надписью она мне дарила. И вдруг такое предательство! «Пишите свой вариант отзыва на Вашу работу, – сказал О.К.Гаврилов, – и я подпишу его.» Я с удовольствием и чувством огромной признательности выполнил это задание. Так было отсечено последнее ядовитое щупальце, тянувшееся к моей диссертации. Не могу утверждать этого с полной уверенностью, но думаю, что и Т.Голосова выполняла просьбу Смородинцева – могущественного человека, от которого она могла быть в чём-то зависима.
20 октября 1978 года Высшая аттестационная комиссия присвоила мне учёную степень доктора медицинских наук. И мы опять – в который раз! – отмечали это событие. Но теперь в банкетном зале Дома писателей и с участием всех оппонентов, коллег, друзей и родственников.
Вот я и подошёл к финалу моей диссертационной эпопеи. Возникает естественный вопрос: стоило ли так подробно описывать всё происходившее? Думаю, что стоило по той причине, что эта история является уникальной. На моей памяти и в моем присутствии прошли сотни защит диссертаций. Защищали друзья, знакомые, коллеги, десять лет я был членом специализированного совета, заседавшего ежемесячно, неоднократно сам выступал в качестве оппонента, но никогда с острой конфликтной ситуацией на защите не сталкивался. Обычно защиты проходили, как хорошо отрепетированный спектакль, где каждое действующее лицо знает свою роль и стремится, хорошо ее исполнив, поскорее убраться со сцены, освободив место для очередного актёра. Все возможные недоразумения и шероховатости тщательно обдумываются и устраняются заранее. Вот почему Смородинцев был абсолютно уверен, что после его «дружеского» предупреждения я не посмею не снять диссертацию с защиты. Тогда, правда, я не представлял себе, какие серьёзные испытания меня ожидают. А если бы представлял? – спрашиваю я сам себя. И отвечаю: все равно пошел бы ва-банк! Поступи я иначе, на всю оставшуюся жизнь осталось бы нестерпимое ощущение, что я струсил, что меня унизили. А это явно противоречило бы совету моей мамы запасаться ХОРОШИМИ воспоминаниями.
Свободное копирование
