М.И.Лев сыграл громадную роль в жизни нашей семьи. В 1956 году он помог мне подать документы на факультет усовершенствования в Академию. Можно было найти много аргументов, чтобы воспрепятствовать этому: я был несомненно нужен в лаборатории, я только что защитил кандидатскую диссертацию и уже преподавал на кафедре микробиологии Хабаровского медицинского института. А у меня был лишь один аргумент для обоснования моего желания поехать на факультет: за восемь лет после окончания академии я не был не только на усовершенствовании, но даже на специализации по микробиологии. В моем личном деле не было подтверждения моей специальности. Конечно, надо было очень хорошо ко мне относиться, хотеть мне помочь, чтобы воспользоваться этим аргументом. Добрую волю в этой ситуации проявили все, от кого это зависело, начиная с моего непосредственного начальника Ивана Варфоломеевича Шантаренко, кончая начальником медицинской службы округа генералом М.Ицкиным. Мои документы ушли в Академию, и вскоре было получено сообщение о том, что я зачислен на факультет. Это была громадная удача. Прежде всего она означала, что заканчивается моя служба на Дальнем Востоке, так как направление на учёбу сопровождалось отчислением из части. Кроме того, впредь я имел основания отказаться от любого назначения в места отдаленные – соответствующая жертва на алтарь отечества была уже принесена. Наконец, на два года наша семья должна была воссоединиться со всеми близкими – разлуку с ними и расстояние до них мы остро ощущали все эти годы. Надо сказать, что теперь Дальний Восток стал не таким дальним, каким он был полвека назад. Восемь часов беспосадочного полёта отделяют теперь Хабаровск от Москвы. А в те времена на это уходило около суток с посадками через каждые три часа полёта. И ещё нужна была лётная погода по всей трассе.
Но мы уезжали поездом, увозя с собой в отдельном купе единственную в семье урожденную хабаровчанку – двухлетнюю Лену. На вокзале нас провожала целая толпа – сотрудники лаборатории и кафедры нервных болезней, друзья и знакомые. Многие из них за несколько часов до отъезда были у нас дома, на «отвальной». Как раз незадолго до этого был объявлен строжайший приказ, категорически запрещающий военнослужащим посещение ресторанов и вообще употребление спиртных напитков. Чтобы облегчить положение провожающих, мы наклеили на все бутылки с вином и водкой этикетки от лимонада и боржоми. Это должно было уменьшить ответственность военнослужащих за несоблюдение странного приказа.
Завершая этот важный этап нашей жизни, мы расставались с искренне доброжелательными людьми, с которыми нас связали общая работа, общие интересы и взаимная симпатия. Дальний Восток способствовал сближению людей. Но еще одно существенное обстоятельство выявилось позже, когда, закончив факультет, я продолжил службу в Минске. За два года работы в таком же Санитарно-эпидемиологическом отряде, что и в Хабаровске, при нормальных отношениях с коллегами, мы ни разу не были у кого-либо из них дома. Да и никто из них друг к другу в гости не ходил. Контраст с дальневосточными нравами был разительный. Причину этого любопытного явления объяснил мне как-то бывалый офицер, немало поездивший по стране: «На востоке все мы были в одинаковом положении, там не было конкуренции и боязни взаимного подсиживания. А Минск является мечтой для многих, здесь все держатся обеими руками за свои места и боятся друг друга». Это объяснение, видимо, соответствовало действительности.
Но вернёмся в скорый поезд Хабаровск – Москва, где мы, еще не остыв после длительных и шумных проводов, начали налаживать знакомую вагонную жизнь. Знакомую – потому что мы уже много раз совершали это девятидневное путешествие. Жителям тесной Европы не представить себе, как это можно 9 суток ехать на скором поезде в одном направлении. Лучше всего для характеристики этого расстояния подходит определение К.Симонова – оглушительная даль. В зависимости от направления поездки это расстояние воспринималось эмоционально по-разному: как разделяющее при направлении на восток и как приближающее – при поездке на запад.
Теперь нам предстояло проделать этот путь в последний раз, и одно это создавало ощущение праздника. К тому же мы всегда ездили в отпуск в разгар зимы, так как летом все сотрудники противоэпидемических учреждений должны были находиться на боевом посту. А зимой и в промерзшее окно не поглядишь, и на остановках не шибко погуляешь – не зря эта дорога называется транссибирской, зимой по всей трассе трещат лютые морозы, метут метели. А летом – оглушительная жара, которая ещё хуже мороза, потому что спасения от неё нет и спрятаться некуда. Беззащитный от палящего солнца железный вагон несётся по раскаленной Забайкальской или Барабинской степи, а изнывающие от зноя пассажиры чувствуют себя то ли в преддверии ада, то ли уже на раскаленной сковороде. Некоторое облегчение испытываешь, когда поезд в течение нескольких часов идет по берегу ослепительно-голубого Байкала. Теперь, говорят, дорогу отвели от берега в горы. А тогда мы получали незабываемое удовольствие от живописных видов байкальского берега, по которому в нескольких метрах от воды шёл поезд. А на станциях мы покупали экзотику – байкальского омуля горячего копчения или солёного.
Продавали его обычно из-под полы, так как милиция преследовала продавцов. Мы хорошо изучили географию продовольственных ресурсов транссибирской магистрали. В то время остановки поездов были достаточно длительными, и на каждой станции местные жительницы предлагали пассажирам богатый ассортимент продовольственных товаров. Поэтому услугами вагона-ресторана пользовались немногие. Горячая картошка, солёные огурцы, квашеная капуста и жареные куры были везде и составляли основу нашего поездного рациона. А для маленькой Лены я варил на миниатюрной походной плитке с сухим спиртом манную кашу.
Основными пассажирами купированного офицерского вагона были отпускники, едущие семьями в родные места. Всегда было много детей. Днём двери купе раскрывались, дети бегали по коридору, быстро знакомились и ходили друг к другу в гости. Вслед за ними знакомились и взрослые. В вагоне создавалась атмосфера своеобразного дома отдыха. Находились партнёры по шахматам и преферансу. Несколько раз в течение дня по составу проходили официантки из вагона-ресторана, предлагавшие горячие блюда и выпечные изделия. По поездному радио звучала музыка и последние известия. Два раза в день проводники разносили горячий чай в стаканах с фирменными железнодорожными подстаканниками. Нас всё радовало. Настроение было безоблачным. Мы совсем не думали о том, что едем навстречу большим трудностям, что у нас нет жилья и даже перспектив на его получение. Наш ни на чём не основанный оптимизм вполне разделяла семья Коссовских, ехавшая туда же, куда и мы. С Давидом Коссовским, гигиенистом по специальности, мы были знакомы по совместной работе уже три года. Мы в одно время приехали в Хабаровск, неделями ходили по городу в поисках жилья, наши койки стояли рядом в общежитии. Мы симпатизировали друг другу, а впоследствии сдружились семьями, одинаковыми по составу. Оба мы были фронтовиками, наши биографии во многом были похожи, а познакомились мы вскоре после окончания «дела врачей», которое в равной степени нас коснулось. Давид был верным товарищем, готовым подставить плечо в нужную минуту. Несмотря на то, что военная судьба разбросала нас по стране, наши отношения продолжились многие годы. А пока, в вагоне поезда, идущего «вперед, на запад», мы радовались свершившейся в нашей жизни перемене и совсем не задумывались о будущем.
Много времени в поезде мы уделяли детям. Наши старшие восьмилетние девочки уже умели сами себя занять, а маленькие, двухлетние, требовали постоянного внимания. Как-то я забавлял их, демонстрируя сделанного из носового платка зайца. У нашего купе собралась целая стайка малышей – им очень понравился заяц. На вопрос, что он ест, я имел неосторожность ответить, что только конфеты. Что тут началось! Со всего вагона к нам потащили горсти конфет на пропитание зайчика. Мне потом пришлось ходить по вагону, возвращая щедрые дары.
Вот такими мажорными тонами окрашены воспоминания об окончании самого, пожалуй, трудного периода нашей жизни. Трудного, но несомненно очень полезного. Счастливое свойство человеческой памяти забывать плохое, конечно, корректирует воспоминания. Помнятся прежде всего хорошие и интересные люди, встретившиеся на нашем пути, уникальная по разнообразию и напряженности работа, сформировавшая нас как специалистов. И самое главное: за эти годы окончательно сложилась и окрепла наша семья
Гейдельберг, 2006
Свободное копирование
