О к о н ч а н и е. Начало см. в № 9 с.г.
«Теперь мне жить не дадут»
С 1936 года в Москве проходили процессы над так называемыми «врагами народа», каждую ночь арестовывали друзей и знакомых. А знаком был Бабель, и близко, со многими; среди них были и крупные политики, и военные, и журналисты, и писатели.
После смерти Горького Бабель как-то сказал: «Теперь мне жить не дадут», а уже позже часто повторял: «Я не боюсь ареста, только дали бы возможность работать». Были случаи – и в царских тюрьмах, и в советских до 1936 года, – когда заключенным удавалось там писать. И Бабель об этом думал, сомневался, но надеялся. Никаких лишений, связанных с арестом, он не боялся.
Двери нашего дома не закрывались в то страшное время. К Бабелю приходили жены товарищей и жены незнакомых ему арестованных, их матери и отцы. Просили его похлопотать за своих близких и плакали. Бабель одевался и, согнувшись, шел куда-то, где еще оставались его бывшие соратники по фронту, уцелевшие на каких-то ответственных постах. Он шел к ним просить или узнавать. Возвращался мрачнее тучи, но пытался найти слова утешения для просящих. Страдал он ужасно… а я тогда зримо представляла себе сердце Бабеля. Мне казалось оно большим, израненным, кровоточащим. И хотелось взять его в ладони и поцеловать. Со мной Бабель старался не говорить обо всем этом, не хотел, очевидно, меня огорчать.
А я спрашивала:
– Почему на процессах все они каются и себя позорят? Ведь ничего подобного раньше никогда не было. Если это – политические противники, то почему они не воспользуются судебной трибуной, чтобы заявить о своих взглядах и принципах, сказать об этом на весь мир?
– Я этого и сам не понимаю, – отвечал он. – Это всё – умные, смелые люди. Неужели причиной их поведения является партийное воспитание, желание спасти партию в целом?..
Я знала, что он не верит обвинениям, но не понимает – почему все эти люди с чудовищными обвинениями соглашаются? Дело в том, что в те годы никому из нас не проходила в голову мысль о возможности пыток в советских тюрьмах. В царских тюрьмах – да, это было возможно, но чтобы в советских?! Нет, это казались немыслимым. Под таким гипнозом были даже те из нас, кто не доверял ничему и со многим не соглашался.
Когда арестовали Якова Лившица, занимавшего тогда высокую должность в Наркомате путей сообщения, Бабель не выдержал и с горечью сказал:
– И меня хотят уверить, что Лившиц хотел реставрации капитализма в нашей стране! Не было в царской России более бедственного положения, чем положение еврея-чернорабочего. Именно таким был Яков Лившиц, и во время революции его надо было удерживать силой, чтобы он не рубил буржуев направо и налево, без всякого суда. Такова была его ненависть к ним. А сейчас меня хотят уверить, что он хотел реставрации капитализма. Чудовищно!
Свободное копирование
