Лики быта - 8

Жизнь наша на пенсии была тяжела не только морально, но и физически. Из окна дома, ранним утром, я видел, как делают "ревизию" баков с отходами, среди этих людей была и сотрудница института... Были эпизоды, когда приезжал сын Марк, преуспевающий к тому времени бизнесмен, отвозил в свои магазины, где я однажды даже приобрёл костюм или вёз в гастроном, где закупалась недоступная нам еда... Но эти эпизоды не были частыми, а жить нужно было каждый день. Вечер, когда я забрал у внука Димы часть колбасы, чтобы он смог доесть её утром, я запомнил хорошо...

Моральное и чисто бытовое спасение пришло не благодаря моему старанию. В институте многие годы работал Исаак Абрамов, тихий человек, его отец был раввином, знал я его ещё по знаменитому Малаховскому еврейскому кладбищу. Там похоронен не один десяток из моей родни. После его смерти на кладбище воцарился Борух Фих. Борух не обладал душевными качествами для этой должности - был груб, корыстолюбив, не имел понятия о сострадании. Я, бывая на кладбище, видел его обращение со стариками. Просьба выдать лопату, грабли вызывала у него гневную реакцию. Он считал, что в Малаховке нет религиозных евреев, заколотил вход в старинную синагогу в посёлке, срезал её телефонную линию. Вот по этому поводу и пришёл ко мне Исаак Абрамов. Он был воспитан с детства как религиозный человек, знал молитвы и Тору. Он не мог смириться с закрытой синагогой, нуждался в поддержке в борьбе с Борухом. Община Малаховки знала лучшие дни, а синагога, расположенная в глухом тупике посёлка, хранила многочисленные древние манускрипты, книги в старинных, нестандартных по размерам и изготовлению переплётах. Приезжавшие из ешивы соседнего посёлка Удельная подтверждали их ценность. Сейчас они хранятся в архивах и синагогах Москвы. Была и своя история. Шестой Любавичский ребе - Раяц в 1927 году был выслан в город Кострому. Эта высылка заменила смертный приговор, затем последовало заключение в Соловецкий лагерь, по этому поводу был протест мировой общественности. Позже он был освобождён и из Костромы уехал в Малаховку, где жил. В 1941году переселился из России в Америку, в Нью-Йорке основал центр Хабада. С 1950года движение Хабад возглавил его ученик и зять —Менахем-Мендл Шнеерсон - 7-й Любавичский ребе.

Мы привели старую синагогу, построенную ещё в 1932году, в относительный порядок - починили, как могли, двери, окна, восстановили отопление, электросеть. Каждую субботу был миньян, молитва Шахарит, читалась недельная глава Торы, было застолье, молитвы, песни. Я впервые знакомился с основами жизни религиозного человека, бытом синагоги. Обстановка в общине была проникнута взаимоуважением, желанием приобщиться к вере предков. Вёл службу Исаак Абрамов, он же читал Тору. Был и коэн, ветеран войны, бывший директор школы - Ефим Давидович Шварцман, молодой, воспитанный в вере - Максим (Моше) Тавота, художник журнала "Театр", сотрудник редакции газеты "Малаховский вестник" — Михаил Григорьевич Глимчер, маркшейдер карьера завода- нешумный Борис Меламед, талантливый музыкант, директор музыкальной школы - Леонид Иосифович Ковлер, одинокий, бедствующий жизнелюб - Хаим Лисс, слепой Натан Прицкер, приезжавший сам на электричке, находивший дорогу к синагоге. Жил неподалёку, предоставляя свои сараи для продуктов, активно участвовал в делах - Миша Басс. Приходил еврей с русским обличьем Федя Родоминский, электрик, с которым мы восстанавливали подвод электропитания к зданию синагоги. Были Гладштейн, Рубин, Легат, Амронины, а хозяйством заведовала стряпуха и милая женщина Рая Рапкина и ещё многие люди, стремящиеся к еврейскому быту, вере, духовному общению. Праздновались все предусмотренные Торой дни. Конечно, нужна была помощь, и мы её находили. Познакомился я с организацией "Джойнт", с её отзывчивой и заботливой сотрудницей Анной Львовной, проверили меня в Американской организации продуктовой помощи евреям, она находилась в Москве, у метро "Аэропорт", и стали нам выдавать на сотню и более евреев - прежде всего пожилых, инвалидов - масло, сахар, муку, крупы и другое, в количествах, обеспечивающих едой до следующего заказа. Далеко не все могли придти в синагогу за заказом, продукты разносили, развозили. Были проблемы с деньгами - нужен был срочный ремонт синагоги, и помощь пришла от раввина синагоги Хабад, на улице Бронной - Исаака Абрамовича Когана. Он выдал мне большой тюк с ценными покрывалами, их продали, и ремонт был сделан. Несмотря на уединённость синагоги, евреи находили её и приезжали в Малаховку, миньян был, а в праздники - сидели тесно. Обстоятельства на кладбище приобрели недобрый оборот - был жестоко избит Борух, но это криминальное дело. Я видел, как ему вручают валюту нувориши, были нарушения с захоронениями. Администрация посёлка привлекла и меня в комиссию по наведению порядка на кладбище. Не было плаката тарифов на услуги, доступного посетителям. В прямом соседстве с кладбищем, за оградой, организовали свалку отходов, мусора из всех соседних регионов. При ветре мусор летел на могилы, был и соответствующий запах. Свалка приносила большую прибыль, уничтожить её было трудно, но удалось сделать это с помощью прессы и религиозных организаций Москвы.

Конечно, как и везде на еврейских кладбищах, были акты вандализма, порчи памятников, а в Малаховке стоят и высокие образцы архитектурных и скульптурных работ. Но в общем, положение нормализовалось. Беда пришла в синагогу позже. После отъезда Исаака Абрамова в США, а я уже жил в Израиле, в синагогу был назначен раввин, среди прихожан появились зажиточные люди, помещение было обновлено, но в одну из ночей синагогу, видимо, подожгли, выгорела значительная часть деревянного сруба. Книги, в основном, сохранились! Их вывезли, обеспечили достойное хранение. Выделили удобный участок под застройку нового здания, оно сооружается, община жива, действует и помощь слабым, будет солидный центр.

Эта помощь в годы моей жизни на убогую пенсию в России, позволяла мне не быть униженным отсутствием необходимой еды в доме. Получали регулярно продукты, жена - как инвалид, я - через синагогу. В тёплое время года помогали выжить, есть овощи и фрукты - сад и огород, оставшиеся после ухода родителей жены. Я работал там с удовольствием, жизнь приобретала осмысленность, некогда было предаваться унынию. В саду, в основном, яблоневом, деревья были не молодые, но в расцвете силы, породистые. Преимущество было у сорта штрифель— крупные, сочные плоды и их было много. Были и другие ценные сорта яблонь: пепин шафранный с плодами оранжево-жёлтой окраски и с мякотью прекрасного кисло-сладкого вкуса; мелба с красным полосатым румянцем, нежный белый налив, антоновка с плодами крупными со вкусом кисло-сладким, сочные, с ароматом, присущим только ей, бабушкино - поздние, осенние яблоки, урожайные.

Шпалеры малины разных сортов, смородина: чёрная, сортовая с ягодами, величиной с вишню, белая, красная, крыжовник. Очень много деревьев слив разных сортов, деревья облепихи, вишни, черноплодной рябины, ирги. Грядки клубники, лесной земляники.

Здесь же огород, помидоры на грунте, но больше - в теплице, как и огурцы, свекла, морковь, редис, петрушка, салат, кабачки, тыква. Были и ранняя картошка, лук, чеснок - всего понемногу и даже ревень. Земля ухоженная, хорошо удобренная. Конечно, были и цветы, но ими я занимался мало. Воровали, но немного. В примыкающем к саду доме, на двух этажах жили люди совместно с родными жены уже много лет, старшие прошли вместе и военное лихолетье. Но втором этаже жили Таденевы - служащие военно-музыкальной школы, время шло, и старшие умерли, их сын женился, съехал и осталась дочь - Аня, девочка тихая, получила образование, работала, но типичный случай полного одиночества и неприкаянности. Сильная ветвь штрифеля упиралась в стёкла её окна, я просил её рвать и есть яблоки прямо с дерева - эпизоды редкого для неё контакта с соседями. Прошло немного лет, Аня не вынесла одиночества, умерла в одночасье. Была она беззащитной, а соседом её был тип с уголовными наклонностями... В этом деревянном двухэтажном доме без удобств жили еврейские семьи преподавателей, бухгалтера, портного и, для равновесия, большая семья Ольги Петровны с сыном и внуком, не чуждым уголовщины, но с которым у меня были простые хорошие отношения. Ольга Петровна вдова, муж погиб на войне, вырастила сыновей, кормила семью за счёт тяжёлой и вредной неженской работы в литейном цеху - обрубка отливок. Оглохла, рано состарилась, шла как-то через Малаховский переезд, не слышала шума поезда и погибла. На первом этаже дома, позже поселился офицер в отставке, еврей. Мать его жены трудолюбивая украинка, поддерживала в хорошем состоянии участок с садом и цветником до своей глубокой старости. Офицер ряд лет служил администратором у певицы Аллы Пугачёвой. Иногда, в вечернее время, Алла приезжала, отпускала машину и отдыхала в саду, спала среди цветов. Никогда не было гостей. Тихий отдых, уединение.