Вступление
Незадолго до своей смерти моя тётя Александра Андреевна Косилова написала воспоминания о своей жизни.Она преподавала в педагогических училищах и средней школе физику и математику. Я хочу разместить записки тёти на этом сайте.Сокращенный вариант "Записок педагога" был опубликован в журнале "Корочанский край" (редактор Потапов В.В.).
Анатолий Комаристов
А.А.Косилова
1903-1984
Я взялась за перо по рекомендации моей невестки Зинаиды Ивановны Комаристовой. Она, наверное, была права, когда предложила мне забыть о моих болезнях, вспомнить свою жизнь и попробовать изложить на бумаге все, что я еще помню. Возраст дает о себе знать. Недавно мне исполнилось 80 лет. Из всех близких, с которыми я прожила всю жизнь, начиная с детских лет и до глубокой старости, я осталась в живых одна. Сейчас только я помню многие события, которые были в нашей нелегкой жизни.
Я доживаю век у своего любимого ребенка Васи, которого я воспитала и выучила, хотя это сын моей младшей сестры, которая много лет назад оставила троих детей, в том числе и его, а также Толю и их маленькую сестру Валю. В 1940 или 1941 году, она навсегда исчезла, в неизвестном направлении. (Их отец Комаристов Ефим Петрович указывает, что основатели рода Комаристовых были христиане). Отец родился в 1904 году, а в 1937 году был осужден на 4 года, «как вредитель», и отбывал наказание на каких-то рудниках в Архангельской области. Все вместе мы решили, что детей будем воспитывать сами. Отдавать их в детский дом не будем - практически они выросли у нас, а не у родителей.
Теперь о себе. Родилась я 10 октября 1903 года в семье рабочего седьмым ребенком. Отца лишилась рано (я его почти не помню). Он умер скоропостижно от язвы желудка. Мама осталась одна с детьми -8 человек.
Анюта и Илларион (Ларя) от первого брака папы пошли работать. Анюта к помещикам, а Ларя учеником в кузню на каретника. Катя и Маруся дети от первого брака мамы. Катя пошла ученицей в швейную мастерскую к еврею, а Маруся домработницей по найму. Брата Гришу взяли дедушка и бабушка – родители мамы. Дедушка Антон Иванович работал мирошником (мельником) на барской мельнице. Вскоре он заболел и умер от рака желудка.
Остался Гриша с дядей Назаром (братом мамы). Окончив школу, Гриша переехал домой. Мама отдала его к купцу Соколову, где он был учеником в лавке и помогал хозяйке. Мальчик он был смышленый и управлялся везде. Через Гришу купец часто доверял продукты в долг нашей семье. Потом Гриша перешел в магазин к другому купцу уже приказчиком на жалованье. Гриша помогал маме. Катя – тоже, она уже самостоятельно шила. Катя в молодости была революционно настроена, за что постоянно привлекалась полицией.
В семь лет я заболела натуральной оспой, которая оставила след на моем лице. После выздоровления надо было идти в школу. Детвора дразнила меня «рябушкой». Со мною вместе ходил в школу сосед Киданов Митрофан, которого дразнили почему-то "Маретой". Он тоже дразнил меня, но в талую воду, я была в ботиночках, а он в сапогах - переносил через глубокий ручей меня на своей спине. Когда стали старше – мы с ним дружили. Недавно он умер.
Училась я хорошо и с раннего детства у меня была мечта стать учительницей. Окончила я школу (4 класса) в 12 лет. Было желание учиться дальше, но у мамы не было средств. Когда мама попросила директрису женской гимназии Веру Федоровну, у которой мама работала поденно, устроить меня в гимназию за казенный счет, как отличницу, директриса ответила маме, что не обязательно кухаркиной дочери учиться в гимназии с купеческими и дворянскими детьми. Вера Федоровна была очень важной дамой. Сопровождала ее всегда в гимназию и обратно горничная Прасковья Петровна Комаристова (сестра отца Васи, Толи и Вали).
Два года я не училась, а нянчила чужих детей, пока не произошла революция 1917 года. Приходилось вместе с хозяевами выезжать в поле. Какая это была радость! Ржаное поле колосится спелой рожью, а над ним в лазури поют жаворонки.Все это радует и веселит и ты невольно забываешь все огорчения,что ты не имеешь права учиться наравне с другими только потому, что ты дочь рабочего и можешь только думать о своем желании – учиться.
А сколько радости доставляет сознание, что ты работаешь-смотришь малышей, матери которых в поте лица вяжут рожь или убирают сено. Приятно сознавать, что ты,своим трудом помогаешь своей семье и не зря проводишь время.На ум приходят стихи:"Пахнет сено над лугами, песни душу веселят,бабы с граблями рядами, ходят сено шевелят..."
Детство мое было безрадостное, как и у всех бедных детей того времени. Запомнился мне пожар, когда у нас сгорел верх хаты и все надворные постройки. От хаты остались только стены. Нас поселили к соседям в недостроенную хату. Мама все плакала, а мы с младшей сестренкой Анфисой успокаивали ее (не понимая смысла сказанного):
-Мама, не плачьте! Сколько у нас углей, хватит не только на самовар, но и на утюг.
Школьницей я не только смотрела чужих детей, но и обслуживала подругу соседку (она была с ленцой) за бублики, которые ей приносила мать, работавшая у бублечницы. Она была кумой у мамы. Мой папа крестил Нину. Отец Нины был всегда пьяный,и Наталья Михайловна содержала всю семью. Она рассказывала о пожаре нашего дома (они жили по соседству с нами). Всю ночь у нее болели зубы, и она не спала и видела в свое окно, как по нашей крыше с огорода побежала огненная струйка (крыша была соломенная). Она не успела разбудить своего мужа, как вспыхнула вся крыша. Муж тушил пожар по-хозяйски, а некоторые специально разбивали мебель в щепки и выбрасывали.
Я чистила у Нины самовар, смазывала пол, мыла окна и т.д. Заработанные бублики не только ела сама, но и носила домой Анфисе.
Мама наша была строгая и за каждый проступок наказывала нас. Меня мама один раз била хворостиной за то, что я прямо из школы пошла за иконой, которую монахи носили по городу, и пришла домой почти вечером, грязная и промокшая до костей, так как целый день шел дождь. Второй раз за то, что не пошла к соседке за молоком в долг (мне было стыдно).
Маму все соседи любили и звали ее Антонихой. Они одалживали свои домашние продукты – хлеб, пироги, которые пекли на базар, молоко и др. Мама отрабатывала долг или шила их детям одежду. О, как я любила пироги, которые пекли соседки. Бывало, кричит кто-нибудь из них:
- Антониха! Возьми пироги с горохом, с яблоками, со сливами, вишнями! Всего 3 копейки за пирог.
А они пышные, вкусные, мягкие. С каким удовольствием съела бы я их сейчас, но теперь почему-то такие не пекут.
После революции в Короче открыли начальное училище. Меня приняли во второй класс. В училище, кроме всех предметов, преподавали и рукоделие, где я научилась вязать и вышивать. Только в 1919 году меня приняли в 4-й класс школы 2-й ступени, которую я окончила с отличием в 1924 году в возрасте 21 год. На весну и лето школу пришлось оставить и уехать в село шить туфли на веревочных подошвах за продукты, был голод. В это время мама заболела холерой. Я ходила домой пешком, доставляя хлеб, молочные продукты, крупу. За мамой ухаживала француженка, бывшая гувернантка богатой семьи. После революции она осталась в России. Мама поправилась.
В этот год Маруся вышла замуж, она уже не работала по найму, а была подмастерьем у старшей сестры Кати.
Во время гражданской войны мама заболела рожистым воспалением. Короча в это время переходила от белых к красным и наоборот. Гриша уже не работал (закрылись магазины) и уехал в село к маминой сестре. Помогал нам продуктами дядя Назар и Дуня. Маме нужно было делать операцию. Врач сказал, что все нужное для операции купите сами.
Денег у нас не было, а были две золотые монеты по 5 рублей. Они остались у Кати за работу у графини Крейц. Одну из них Катя продала за 400 рублей и на все деньги купили необходимый для операции и перевязки материал. Другая монетка пропала. Видимо, у нас ее похитили. Ходила к нам женщина, как знахарка, заговаривала болезни. Она, наверное, и украла. Но, бог с ней, главное вылечили маму. Болезнь дала осложнение. Маме под наркозом долбили череп, выкачали много гноя. Потом целый месяц фельдшер делал перевязки.Денег у нас не было. Катя не работала. Помогал дядя Назар и тетя Дуня (мамины брат и сестра).Все они давно умерли.
По окончании школы РОНО направил меня ликвидатором безграмотности среди взрослого населения, где я работала 2 года. В январе 1927 года РОНО назначил меня учительницей начальных классов в школу села Поповка, так как не хватало учителей. Дали мне 2-й класс и вот здесь я почувствовала свой физический недостаток. Учитель 1-го класса подносит мне раскрытую книгу и указывает на строчки, где было написано:
- А Маша рябая... С его стороны это было нетактично и я запомнила его поступок на всю жизнь.
Этот год был насыщен событиями – Анфиса вышла замуж, Маруся схоронила сына Колю 3,5 лет и мужа.Это была трагедия не только для Маруси, но и для всех нас.Александр Кириллович (муж Маруси)был замечательным человеком.Он не перенес смерть сына и в состоянии острого психоза покончил жизнь самоубийством. Маруся осталась вдовой в тридцать лет и поклялась больше не выходить замуж.Она была интересной, представительной с гордой осанкой.Она очень любила детей Анфисы.
Школу я окончила отлично, а к урокам готовилась так – бывало только приду со школы, а Катя уже приготовила мне работы. Она принимала заказы – платья, блузки с вышивкой гладью (это было модно). А вышивать то мне. Беру работу, учебники и иду в сад. Садик был небольшой, но там были все фруктовые деревья.Росли яблони,груши, сливы,чернослив, вишни.Четыре груши-"малиновки" посадил дядя Вася (брат мамы).Он был учеником Корочанской школы садоводства.Школа славилась на всю область.
Сажусь на лавочку, работу на колени, а учебники в кусты. Как калитка скрипнула на огород – вышиваю, никого нет - занимаюсь по учебникам. Я больше запоминала все, что говорил учитель. Придут подруги, зовут гулять, а Катя кричит:
- Ей некогда, она занята.
Так как я не имела специального педагогического образования, РОНО послал меня в Белгород сдать в педагогическом техникуме методики.Когда я сдавала методику по арифметике, преподаватель посмотрел в окно и спрашивает меня:"Как по Вашему, сколько декаметров до того дома?" Я не знала, что это единица измерения длины равна 10 метрам и ответила наобум:"Примерно четыре или пять..." Преподаватель говорит:"По прямой-да,а в обход примерно восемь-десять"- и поставил мне в зачетку положительную оценку.
Меня выручила моя находчивость.Сдав методики, я получила звание учительницы начальной школы. В Поповке я проработала до поступления в пединститут (1931 г). Кроме работы в школе, я вела ликбез среди взрослого населения, главным образом среди женщин, в вечернее время.Была избрана членом сельсовета,агитатором,распространителем государственных займов.Вела драматический кружок.
Однажды, в какой-то пьесе, в которой я участвовала,один из действующих лиц был моим мужем.Он куда-то уезжал и должен был меня поцеловать. На репетиции я научила его,как надо это делать на сцене,чтобы зрителям казалось, что целуются по настоящему. Во время этой сцены слышу детский голос:"Мамка!Наш папка целует чужую тетку!".Оказывается, в первых рядах сидела его жена с дочкой, которая и закричала.После этого случая мне посоветовали больше не участвовать в спектаклях, сказав, что "может ещё не то быть". А население любило наши спектакли, особенно в осенне-зимний период, когда заканчивались полевые работы.
В 1929 году была создана комиссия по ликвидации кулачества, как класса. Председателем комиссии был коммунист из Корочи Мокрицкий (партизан), которому ничего нельзя было сказать, а тем более противоречить. Однажды мы писали протокол кого из кулаков куда выслать. Дошла очередь до одной жительницы села и тут я сказала, что она отдала свое помещение под вечернюю школу (ликбез) и вообще лояльна советской власти. Мокрицкий выхватил наган и сказал:
- Еще одно слово и я пристрелю тебя как собаку. Кулацкое подпевало…
За меня заступилась бывшая учительница Анна Васильевна Булгакова, у которой я квартировала.Она стала уговаривать Мокрицкого, что я сказала это не подумавши и др.Я замолчала, а Мокрицкий спрятал наган.Больше я никогда ему ничего не говорила,а писала то, что он диктовал.
На заседание сельсовета я всегда приходила с Поповым Д.Н. одним из учителей нашей школы. Он был председатель ревизионной комиссии. Мы с ним квартировали по соседству. На заседаниях сельсовета один из членов комиссии, Зайцев Матвей Иванович, производил хорошее впечатление. Он служил в армии в Ленинграде и имел две специальности – радист и электрик. Он первый на селе установил детекторный приемник и часто приглашал послушать что-нибудь интересное. Две сестренки его учились в моем классе. Однажды получаю через сестренок записку и его фотокарточку. В записке приглашение послушать радио.
Первая фотокарточка у меня до сих пор цела. Потом он снова уехал в Ленинград. Оттуда писал мне письма и присылал свои фотографии (все они погибли вместе с чемоданом в 1936 году, когда меня ограбил бандит).
Он был в моей бригаде по распространению облигаций госзаймов, поэтому до его отъезда мы часто встречались. И когда я училась в институте, Матвей писал мне.
Потом он приехал в отпуск домой в Поповку, пришел к нам домой, чтобы просить у моей мамы разрешения отпустить меня с ним на Дальний Восток в качестве его жены. Мама категорически возразила и сказала:
- Если уедешь без моего согласия, ты мне не дочь, и я прокляну тебя, и тебе не будет с ним счастья.
Я не стала огорчать маму своим отъездом, ей и так пришлось пережить много неприятностей за свою жизнь. Я Матвею отказала, а потом жалела. Он мне нравился. Из Дальнего Востока он писал мне и в Поповку и в Малоархангельск. Одно из его писем сохранилось у меня до сих пор.В каждом своем письме он писал:"Мы с тобою не пара.Ты человек образованный, а я простой рабочий".
В августе 1936 года, когда меня ограбил бандит, я написала об этом Матвею.Он прислал мне три пары туфель.В письме я спросила его сколько я ему должна за них.Матвей прислал мне обидное письмо, в котором ещё раз подчеркнул, что мы никогда не будем близкими.
В 1936 году он хотел заехать ко мне в Малоархангельск и просил, чтобы я встретила его на станции Поныри. Я не смогла поехать на встречу. В этот день было солнечное затмение и мне поручили об этом событии сделать доклад ученикам и населению. Он расценил это как не желание встретиться, но все равно писал мне. Война прекратила нашу переписку и больше я никогда не видела его. Мы потеряли друг друга, а после войны я не стала разыскивать его.
Нужно было устраиваться с работой, воспитывать детей сестры Анфисы, которые остались без отца и матери. Для детей я пожертвовала своим cчастьем.
В 1931 году Корочанский РОНО дал мне направление в Киевский пединститут. Поехала я в Киев с подругой Леной. В институт нас приняли без экзаменов, как учителей, на физико-математический факультет со стипендией 50 рублей в месяц.
На физмат, где преподавали на русском языке, приняли всего 9 человек, и нас сразу перевели на факультет на украинском языке, который я не понимала. В первом диктанте на украинском языке я сделала 30 ошибок. Долго ждали директора, чтобы он разрешил взять документы обратно. Директор советовал нам не уходить и обещал дать год на освоение украинского языка. Но мы с Леной окончательно решили уйти и снова работать.
В это время я получила письмо от товарища, с которым работала в Поповке. Он писал, что в Тамбовском пединституте недобор на физико-математический факультет и директор института сказал, чтобы мы приезжали и нас сразу же примут без экзаменов.
В Тамбове институт принял меня, как учительницу. В группе нашей было 8 девушек и 12 ребят, а затем перевели еще 4-х человек. На выпускном курсе нас было 24 человека. К защите дипломного проекта допустили не всех, а только тех, кто окончил 10 классов и имел учительский стаж. Я к тому времени имела 5-ти летний учительский стаж.
Годы 1932-1933 были трудными. Народ страдал от голода. Многие студенты бросали институт. Мы учились полуголодные. Получали 75 граммов хлеба на день, обедали в рабфаке. За деньги на рынке нечего было купить.
Прислали как-то мне родные 20 рублей. Пошли на рынок и купили 1 литр сырого молока и пучок редиски. Один раз стояла очередь за пышками (пародия на пышки!). Меня один наш студент поставил впереди себя, а впереди него встала студентка из нашей комнаты, уже раз получившая пышку. Из-за нее мы остались без пышек.
Дошли до того, то стали бить грачей и жарить их. Не раз приглашали и меня отведать жареного грача – все хотели поправить меня. Я очень похудела, с трудом поднималась на 4-й этаж, чтобы занять свободную аудиторию и провести занятия с девочками по материалу, который им трудно давался.
Мой сокурсник Вася Карасев делал так: ему мать иногда привозила из дому картошку, пшено. Он наварит кастрюлю картошки, потолчет ее, а как меня пригласить, чтобы ребята его не ругали (их в комнате было 5 или 6 человек). Как картошка сварится, он подавал сигнал песней: « Ухарь купец, молодой удалец». По этому сигналу я должна была идти к ним в комнату.
Я стеснялась, но девчата уговаривали меня потому, что им дверь не откроют. Они брали ложки, а я шла без ложки. На мой голос кто-нибудь открывал дверь, мы все входили и нас приглашали, есть картошку. Чтобы не выдавать Васю я отдавала ему ложку, и мы уходили.
Какие не тяжелые были годы, но институт мы не бросили. Особенно тяжело было в 1933 году.
На каникулах мы работали в колхозе, и я заметила, что Вася Ермаков, председатель профкома, слишком много уделяет мне внимания. Но я была равнодушна к нему. По окончании института его направили на Север. Он предложил мне поехать с ним. Я отказала ему - он мне не нравился.
Это было уже при Марусе, которая приехала ко мне на защиту дипломного проекта и выпускной вечер.
На каникулах после второго курса мы разъехались по домам. До Белгорода я ехала поездом, а до Корочи шла пешком. Тяжелое путешествие. В Белгороде переночевала в Доме колхозника, утром купила на базаре два картофельных пирожка с фасолью. Один тут же съела и пошла. В руках у меня был маленький баульчик, я несла домой три куска простого мыла и бутылку денатурата для разжигания примуса.
Ни одной подводы на всем пути не было. Дошла до села Ломово, в 40 километрах от Белгорода, ничего не ела и особенно есть не хотелось. В селе Ломово жила моя подруга детства - Зина. Я зашла к ней. В кухне на лавке лежали несколько только – что испеченных хлебов. Я посмотрела на них с завистью.
Зина принесла от соседки литр молока и сказала: « А хлеба я тебе много не дам, плохо будет». Отдохнула я и собралась домой. Было 5 часов дня. Зина отдала мне молоко и кусок хлеба.
Проводила она меня за околицу и тут объявился мне попутчик дедушка, который тоже шел в Корочу. Дошли мы до Погореловских ветряков. Дедушка пошел дальше, а я села отдохнуть и подождать пока стемнеет. Не хотелось, чтобы меня видели такую усталую.
Но недалеко от дома я встретила соседку старую учительницу Е.А.Черноглазову, которая сказала:
- А тебя дома ждут. Ехала или пешком шла?
Солгала я ей.
- Ехала, говорю. На выгоне сошла.
Подошла к дому, стучу в калитку, мама с крыльца спрашивает:
- Кто там? Не узнала меня по голосу. Слышу детский голосок Васи (5-тилетний мой племянник, который жил у нас):
-Бабушка, ты не узнала? Это же наша Шура.
Дома меня подкормили (у них было пшено и мука). Мама каждый день варила суп с пшеном и молодой картошкой или галушки. Я ела без зазрения совести по две порции.
Когда я вошла в аудиторию, ребята удивились, а заведующий кафедрой сказал:
- Поправилась и похорошела.
В институте я была членом пролеткульта, академическим работником и членом профкома. Институт закупал билеты в театр на сезон, а я распределяла их среди ударников и отличников учебы. Много русских пьес посмотрела и сама. После 3-го курса ездила с группой студентов на экскурсию в Ленинград. Тогда в Ленинграде жили моя сестра Анюта и брат Ларя, но адресов их я не знала. Они как-то узнали, что я была в Ленинграде и не зашла к ним.
После войны я была два раза в Ленинграде, когда Анюта вернулась с Урала. Ларя погиб во время блокады.
После окончания института я попросила комиссию назначить меня в одну из средних школ Белгорода. Мою просьбу не удовлетворили, а назначили меня в город Малоархангельск в педагогический техникум преподавателем физики и математики.
Город Малоархангельск старинный купеческий городок. Кроме педагогического техникума там была средняя школа, несколько начальных, больница, мукомольный завод, швейная и сапожная мастерские и все советские учреждения. Население городка было небольшое, занималось хозяйством, работало в магазинах. Были хорошие врачи и учителя средней школы. Техникум был богатый. Имел 200 ульев, большой яблоневый сад, 7 или 8 лошадей. Центральное здание было 2-х этажным, библиотека, студенческая столовая, хорошо оборудованные кабинеты. При техникуме было заочное отделение. Приняли меня хорошо.
Я вела драмкружок, а Маруся помогала мне в подготовке реквизита.
В 1937 году Маруся привезла в Малоархангельск из Корочи Васю, где он учился до начала войны. Учился хорошо. Знал немецкий язык, что очень помогло нам во время оккупации. Вася был у нас переводчиком.
Почему мы не эвакуировались? Техникум был готов к отъезду, ждали большой транспорт. Но он не пришел. Лошадей распределили среди преподавателей, разрешали брать с собой не более 2 пудов на человека. В ночь под день выезда лошадей у нас увел завуч и отдал служащим горсовета и другим лицам. Оставил всех нас без транспорта, даже жену директора с сынишкой и свою семью – жену и трех малолетних детей. А сам уехал с бухгалтером. В семью он не вернулся.
6 ноября 1941 года в город вступили немецкие разведчики. Но еще до вступления немцев мы получили команду охранять имущество педучилища от растаскивания населением. На моем дежурстве приходит Вася и тихо взволновано говорит:
- Тетя, Шура! Какие-то двое мужчин ходят около базовой школы, и все время посматривают на наш дом.
В городе было безвластие, и уже наш большой сарай и мастерскую ночью кто-то ограбил. Когда стемнело, мужчины постучали к нашим соседям. Оказалось, что один из них зять сестры соседки, а второй его ординарец раненый. Они вышли из окружения. В одном селе их переодели и дали в руки уздечки. Прибежала к нам соседка, вся дрожит:
- Что делать? Придут немцы нас всех повесят.
Маруся говорит:
- Спокойно! Зять будет Васин папа, а ординарца Толю поселите к преподавателю музыки, как сына.
Они прожили у нас несколько дней, до вступления немцев. Маруся из старых одеял пошила им рукавицы, портянки и уже 9 ноября при немцах мы проводили их. Прошли они границу благополучно, как рассказывал потом зять соседки (он был еврей). А мы все остались на оккупированной территории.
Город Малоархангельск был взят без боя. В нашей квартире поместили какого-то немецкого начальника, который хорошо говорил по-русски. Он был в России в первую империалистическую войну. Жена у него была русская. Уезжая на фронт, он оставил записку, что наша квартира только для офицерского состава немецкой армии. Эта записка «охранная» от солдат.
Однажды вечером пришли трое немецких солдат, лопочут:
- Спать будем.
Подаю им эту записку, солдат читает, что-то поговорили между собой и ушли.
Потом меня кто-то выдал, что я учительница и сказали, чтобы я сделала перепись населения и их хозяйств. Я опросила свою улицу. На Кокарева (преподавателя литературы) я написала все как есть. Прибежала его жена и говорит, что все неправильно. Мол, он директор немецкого банка и церковный работник. Пришлось переписать. Когда боялись немцев, мы были нужны, а при немцах они сами стали начальники. Перепись хозяйств я сделала в уменьшенном виде. Никто сведения не проверял, зато население было мне благодарно.
Когда пришли наши войска меня вызывали в особый отдел. Расспрашивали о Кокареве, но я воздержалась и не стала рассказывать, как они устраивали с немцами встречу Нового года. Потом я узнала, что Кокарев умер в Запорожье. Похоронен как священник, он окончил Киевскую духовную академию до революции. Это мне рассказали ученики, приезжавшие после войны в Корочу за подтверждением.
Наши войска пришли 23 февраля 1943 года. В это время мы жили в поселке Приволье вместе с семьей Кононовой П.В., куда ушли тайно от немцев, которые жили в наших квартирах. Мы были на подозрении, а выдавали свои, по злобе, или чтобы выслужится перед немцами. Но большинство предателей погибли от рук немцев.
На другой день после освобождения меня послали работать в комиссию по учету ущерба и злодеяний, нанесенных оккупацией. Я работала все лето 1943 года, жила на Курско-Орловской дуге на окраине Малоархангельска в 20 км от фронта в селе Лукавце. 25августа мы шли по вызову Курского ОБЛОНО на станцию Поныри. Вокруг была страшная картина - разбитые и сожженные танки, изрытые поля, сгоревшие деревни. Все это напоминало страшные недавние бои. С нами жил командир танковой роты. Он говорил, что такого кошмара он не видел даже под Сталинградом.
В РОНО я встретила заведующую Корочанским РОНО, которая сказала, что в Малоархангельске педучилища нет, а в Короче педучилище начало работать. Она предложила мне переехать в Корочу. Я этого только и хотела. Но мне вначале предложили должность заведующей методическим кабинетом в Курске, а когда я наотрез отказалась, дали направление в Корочанское педучилище преподавателем физики и математики.
С большим трудом добрались мы до Белгорода, который был разбит и сожжен. До войны в Белгороде жила тетя Дуня с мужем и детьми, но где их искать среди этих развалин? Мы с Васей остались у разбитого железнодорожного вокзала, а Маруся пошла на поиски родственников. Она нашла их, и они приехали к нам с тачкой. Поехали мы к ним. Их поселили в одной из комнат уцелевшего дома. От семьи остались только дядя Егор и Тоня. Лена и мама умерли, заразившись тифом. Тоня работала на консервном заводе. За баночку джема, которую ей дали работницы, в гестапо ее избили резиновой палкой.
До отъезда в Корочу мы жили в селе Приволье у нашей ученицы, которая жила только с мамой. В этой хате нас жило пять семей. Вася спал за печкой.
Однажды пришел сторож и сказал, что ночью прибывает немецкая армия и будут ночевать по домам. Рекомендовал спрятать всех молодых. Вася забрался на чердак, где было сено, Маруся спряталась в кладовку за мешки, а я и Кононов на правах больных остались в хате за печкой. У Кононова очень болели зубы, а у меня вся рука была в фурункулах.
Пришли немцы и сразу стали бить вшей, раздевшись догола. Наутро немцы дали команду через старосту выгонять всех коров, а всем мужчинам сопровождать стадо. Нам староста тихо сказал:
- Выходите из сарая через заднюю дверь по одному и задами уходите в другое село.
Мы пошли в другое село недалеко от Приволья (3 км.). Когда мы поднялись в гору, увидели заграждения, которые построили немцы, и повернули назад. Увидев людей на дороге, немцы начали стрелять по нашей группе. Правда, стреляли так – то недолет, то перелет. Когда мы спускались с горы, один снаряд попал в группу людей, и я услышала женский стон. Я подумала, что ранена Маруся, но близко лежавший Вася сказал:
- Тетя, Шура – это ранило чужую женщину.
Ползком мы добрались до крайней хаты, где уже было 8 мужиков, бежавших от немцев из других сел. Некоторые из них болели тифом. Мы спали рядом с ними на полу, нас ели паразиты, и что странно, никто из нас не заболел. На ночь мы прятались в погреб, далеко от хаты, вернее в яму с картошкой, и сидели, там дрожа от страха. Немцы уходили из этого села и в погреба бросали гранаты. Слава Богу! Нас эта участь миновала. Утром пришла хозяйка и
Свободное копирование
