В центре города Уфы на коротенькой и тихой улице "Героев Седовцев" стоит трёхэтажный дом, в то время его отдали эвакуированным и беженцам. Поставили фанерные перегородки и в закутках жили многие семьи. Жили без лишних ссор и склок - война учила сурово. В этот дом поселили и нашу семью с помощью Арона Цитовского. Арон не имел образования, плохо писал и читал, но обладал хваткой, энергией, получил опыт хозяйственной деятельности ещё в довоенном посёлке Володарского, а в Уфе стал парторгом швейного цеха, помогал, чем мог, родне - человеком был открытым, отзывчивым, жизнерадостным. Впоследствии сломал его тюремный лагерь.
В нашем фанерном отсеке зажили мы неплохо. Отец поставил швейную машину, после работы до глубокой ночи шил на ней сапоги. В мою обязанность входила доставка ему горячего обеда в чугунке на работу. Транспорт - коньки на верёвках и проволока - захват за борт попутной машины. Он был рабочим-закройщиком обувной артели на улице им. Цурюпы. Надомно мама раскрашивала по трафарету платки - работу давал швейный цех Арона. Мама готовила еду на электроплитке, реже - на керосинке, из чего угодно. Помню, лепёшки со сложным составом, содержимое которого лучше было не выявлять, но съедобные.
Мне купили большую овчинную шубу. От неё очень сильно и не очень приятно пахло, но было тепло. Учился я в центральной №11 школе города, имевшей старые привилегии. Над моей шубой хихикали, но война быстро учила всех. Школа была мужской, в классе были и местные мальчики из достаточно обеспеченных семей, но помню и других, детдомовца-малыша с вечной еврейской терпеливой улыбкой и паренька в чистой рубахе, по вороту которой ползёт вошь, а он с красными ушами, не смеет её убрать. Но антагонизма, проявлений шовинизма, атаманства - не помню. Был протест очень шумный, общий против указания коротко стричь волосы. Был и общий поход в дом учительницы - пилили и рубили ей дрова. Были дружественные приглашения в дома местных старожилов с приличным бытом. Одноклассник Феликс Симкин, с ним я встречался, будучи специалистом, через 15 лет. Отец - адвокат, хорошо обставленная квартира, интеллигентная семья, а ввела меня в шок сковорода с хорошо прожаренной мелкими кубиками картошкой!
Были и друзья, были "показательные" потасовки перед окнами женской школы. Собирали старые батареи отопления на металлолом. Особо дружественные чувства были с Ададуровым, его семья - потомственные жители Уфы с положением и связями, высокий уровень жизни, налаженный красивый быт, хорошая библиотека, увлечение охотой, театром, спортом. Кадры из недоступной мне жизни.
Здесь же, в центре города, была Республиканская библиотека - моё пристанище. С луковицей в кармане я просиживал в читальном зале долгие часы, помимо классики здесь были прочитаны и занятные детективы того времени, но это эпизоды. В нашей школе в своё время учился и Саша Матросов, герой войны, закрывший амбразуру немецкого дота своим телом. Это вызывало раздумья. Правда, когда в школьном коридоре вывесили лозунг: "Будем как Саша Матросов", то многие ученики пришли с ножами в валенках, как ходил и Саша, это было престижно. Конечно, понимали, что ожесточение кровавого боя - это другое...
Был я дружен с Мишей Уникелем и его семьёй ряд лет в Уфе и после войны. Но в то время Миша поражал моё воображение своей "приспособленностью к жизни". Он заворачивал обычную проволоку в спираль и шёл на рынок продавать её как нихромовую спираль для электроплиток. Дефицит - большинство пользовались электроплитками. Искусство использования изношенной спирали помню до сих пор. Мишина "изобретательность" со временем привела его в тюрьму (спустя много лет) и к ранней смерти.
В нашем доме плитки жгли почти все. Ночью был пожар и паника на всех этажах - дом был сильно перенаселён. Здесь, в этом доме, я столкнулся и с первым в моей жизни противостоянием иудаизма и ислама. Дворовой парень - татарин, высказался по поводу евреев со злобой, очевидно, многие годы культивируемой в его среде, и избил моего соседа по дому - еврея, без навыков к мордобою. Мы оба были подавлены его яростной злобой, а эффективный отпор не состоялся... Генетическое смирение—
До этого при жизни в старой Уфе господствовал более идеалистический дух, антисемитизм не проявлялся, публика была, в основном, русская, сельская. У оврага стояла убогая мазанка, далее начинался город с улицы Сталина. При мазанке - огородишко, и мой конопатый приятель таскал мне помидоры. На пригорке небольшая деревянная церковь, служба в ней по праздникам была очень чистой, торжественной - помню Вербное воскресенье... Напротив церкви жила семья сестры отца - Берты Вайнштейн. Её муж - дюжий еврей, скрытый сионист, хороший столяр, ушёл на фронт, прошёл ад Сталинграда, был тяжело ранен, но остался жив. Говорил, что наряду с грязью и ужасами окопной жизни на первом месте по страданиям был - антисемитизм своих же однополчан...
Ну, а на улице Седовцев, в доме эвакуированных, наша детская романтика выливалась в сражения на деревянных мечах под берущую за душу 7-ю симфонию Шостаковича. Планки на мечи свинчивали с парадных дверей дома. Были и очень редкие встречи-праздники с хорошим искусством. В кинотеатре "Октябрь", наряду с очень малоправдоподобными киносборниками, музыкальными комедиями, типа: "Сосиски с капустой я очень люблю, но Гитлер пришёл, и сосисок уж нет, обедать приходится только во сне..." были редко и фильмы-потрясения, например "Тётка Чарлея", "Серенада Солнечной долины", "Джорж из Динки-джаза". Впечатлений хватало на многие месяцы. Мелодии пелись и снабжались словами, не очень цензурными... За основу была взята мелодия "Чаттануга Чучу" из фильма "Серенада Солнечной долины" в блестящем исполнении оркестра под руководством тромбониста Глена Миллера. Фильм выдвигался на премию "Оскар" по трём номинациям в 1941году, ну, а к нам он попал намного позднее, вместе с другими трофейными картинами. Пел эту мелодию нам после войны, и очень неплохо, мой двоюродный брат Марк Малков, как и серенаду луне.
Доступны по цене были и билеты в театры, а в Уфе был и остался замечательный балет - особая врождённая танцевальная пластика, темперамент на национальной основе. Целая плеяда солистов международного признания (Нуриев и др.), подкупала своеобразность башкирской музыки - "Журавлиная песнь".
К сложным душевным состояниям привело моё путешествие с жестяным ведром к родственникам отца на другой конец города, а ведро было не пустым... С этой же полосой событий не забыть и отчаянный крик мамы: "Лейф Юдл", что я и выполнил.
В Уфе издавна жила семья Гуревичей - Миша, его жена Рохэлэ (Лиза), на фронте был их сын Исаак. Мы именно на эту семью ориентировались, стремясь в Уфу. Самая младшая сестра мамы Катя поселилась в доме Гуревичей, а Лиза была сестрой мужа Кати - Лёвы Миркина. Лёва был комиссаром, воевал, а Катя родила (под 30лет), и чтобы прокормиться, пекла пирожки из ржаной муки с калиной, сама продавала их на рынке. Ребёнок был трудный, наследственное нарушение психики. Катя всю себя посвятила этому ребёнку - Рае и вернувшемуся с фронта мужу, Лёве. Он получил ранение - увечье лица и полную инвалидность. Его фронтовые заслуги не спешили оценить, и свою послевоенную жизнь семья прожила в коммунальном раю, где тюремного типа коридор давал выход на единственную кухню и туалет из десятков комнатушек-ящиков. В комнате - кровать, узкий диван и стол занимали всю её площадь, а люди протискивались между ними. У Льва к тому же прооперирован кишечник с открытым выходом-анусом. Катя всё вынесла, и не было жалоб ни на антисанитарные условия жизни с таким больным, ни на каждодневные страдания физические и моральные. Под старость условия жизни улучшились, появилась квартира, но возникла проблема с приёмным сыном дочери Раи - чужим и злым человеком. Встретила Катя смерть в одиночестве, в своей квартире с собакой, бультерьером, терзавшим её тело.
Свободное копирование
