В Геофиане - 2

Теперь вернусь в конец сентября 48-го года и объясню причину своего ухода из НИИ-1. Еще за год до того на собрании оптимистов Галя рассказывала о довоенных опытах профессора Турлыгина, чьей ученицей она была. Турлыгин пытался выяснить физическую природу гипноза. Он предполагал, что воздействие передается электромагнитным полем определенной частоты, которое излучает мозг гипнотизера. Его помещали в металлическую камеру с окошком, а гипнотизируемого — в различные места вне камеры. Если выбирали место прямо против окошка, гипноз действовал, если в стороне — вроде бы нет. Турлыгин пытался получить отражение «гипнотического луча» от металлического зеркала, работал с металлическими решетками в надежде зафиксировать дифракцию или интерференцию для этого луча и таким образом определить длину волны «гипнотического излучения». Подробностей уже не помню. Во время войны Турлыгин умер.

Меня этот доклад заинтересовал чрезвычайно. В это же время я прочитал книжку Шредингера «Что такое жизнь с точки зрения физики». И решил, что хочу заняться продолжением опытов Турлыгина или поисками, может быть, не электромагнитного, а какого-то специфически биологического поля, которому можно приписать явление «чистого» гипноза — без слов или соприкосновений гипнотизера и объекта гипноза. С этой целью в сентябре 47-го года, еще до окончания МАИ, я поступил на заочное отделение физического факультета МГУ. Кроме того решил, что мне следует перейти на работу в какой-нибудь исследовательский институт физического профиля, чтобы начать накапливать опыт физического эксперимента. Такая возможность и представилась в сентябре 48-го года. Галя мне сообщила, что в Геофиане появилась вакансия инженера в некой закрытой физической лаборатории, входившей почему-то в состав отдела метеорологии, которым руководил профессор Борис Львович Дзердзеевский, человек, по ее словам, очень достойный. Было ясно, что поначалу меня ожидает все та же конструкторская работа, но рядом с физиками. Было бы еще лучше поступить на должность лаборанта в ФИАН или Институт физических проблем, но с инженерным дипломом меня на такую должность не взяли бы. Вот почему я решил, не откладывая, воспользоваться подвернувшейся возможностью приблизиться к настоящей физике и уже в октябре 48-го года стал сотрудником Геофиана.

Однако это вовсе не означало, что для меня немедленно откроются двери этой таинственной «закрытой» лаборатории. Пять месяцев я просидел в пустой комнате, ровно ничего не делая, но регулярно получая зарплату. Очевидно, НКВД проверял мою политическую благонадежность на предмет оформления «допуска» в лабораторию. Пять месяцев — срок немалый. Видимо, секретность работ, ведущихся в лаборатории, была очень велика. И действительно, когда заветная дверь для меня отворилась, я узнал, что это работа не просто совершенно секретная (гриф СС), а сверхсекретная, защищенная грифом ОП — «особая папка». (Что это за папка и где она хранилась, мне до сих пор неведомо.)

Впрочем, на второй год работы в лаборатории мне случилось узнать, чего стоят эти грозные грифы. Я подружился с молодой девушкой, физиком Алей Кустовой. Однажды она с испуганным видом пришла в лабораторию и сообщила мне по секрету, что ее мама случайно встретила папу на улице в Вильнюсе. Значение этого тривиального факта я понял после того, как Аля рассказала, что начало войны застало ее папу в Омске, где он гостил у своей сестры. Через несколько месяцев от нее пришла телеграмма, что папа скоропостижно умер и похоронен на городском кладбище. Во время войны жена и дочь не смогли поехать в Омск, чтобы поплакать у могилки. Потом порвалась связь с папиной сестрой — она уехала из Омска. Так и не собрались разыскать могилку и вот... встреча! Оказывается, папа таким жестоким способом избавился от своей семьи... Алю, небось, тоже проверяли пять месяцев. В анкете она писала, что отец умер в Омске такого-то числа. Не зная семейных обстоятельств, не хочу осуждать папу. Но каковы сотрудники «органов»? Не удосужились даже запросить в Омске регистрацию смерти. С тех пор знаю, что в этих страшных «органах» работают такие же ленивые и неаккуратные девушки, как в других советских учреждениях. И большую часть информации их вальяжные начальники получают из наших же анкет и испуганных признаний...