В Ленинград прибыл 3-го ноября днем. Никто не заметил моего отсутствия. Но утром того же дня, опасаясь, что меня арестовали и надо выручать, Андрей сообщил начальнику курса об исчезновении своего товарища по комнате. Мне сильно не повезло. В те же дни, в связи с падением дисциплины в победившей армии, Верховный Главнокомандующий издал приказ об ее укреплении, где, в частности, предписывалось строго наказывать за самовольные отлучки из части. Я попал в положение «козла отпущения». Самоволка длительностью более двух суток в военное время приравнивалась к дезертирству. Командир части имел право расстрелять виновного на месте. В мирное время его надлежало отдать под суд военного трибунала. Начальник Академии проявил великую снисходительность, приказав судить меня «офицерскому суду чести», то есть моим же однокурсникам.
Назначили через неделю. В тот же день состоялось партийное собрание курса, где меня, естественно, исключили из партии. Так что после партсобрания я отправился прямехонько на суд. Заседание происходило в будничной обстановке лекционной аудитории. Меня поставили у доски, лицом к амфитеатру, где располагался весь наш курс. Я так и не понял, кто здесь судьи, а кто — «публика». Допрашивал меня старшина курса Женька Рыжов. Очевидно, он исполнял обязанности председателя суда. Определенного обвинителя, а также защитника не было. Впрочем, я прекрасно понимал, что решение суда уже подготовлено командованием и что меня ожидает «показательный» приговор. Недаром в аудитории присутствовали начальник строевой части Академии и замполит нашего факультета генерал Котов. Однако оснований для особого волнения у меня не было.
Раз уж не отдали под трибунал, тюрьма мне не грозит. Максимум — исключение из Академии. Но я уже давно отказался от военной карьеры и при первой же возможности собирался уйти на «гражданку». Куда сильнее меня тревожило исключение из партии. Все же надеялся, что решение курсовой партгруппы принято «для острастки» и парткомиссия Академии заменит исключение на строгий выговор. Ведь я отличник учебы и строевой подготовки в течение всех четырех лет! Единственный на курсе, кому присвоено звание техника-лейтенанта. Остальные аттестованы младшими техниками-лейтенантами. С этим должны посчитаться...
Ход «судебного разбирательства» ничем не отличался от обычного собрания курса. Честно рассказываю обстоятельства дела и причину скоропалительной поездки в Москву. Начинается обсуждение. Сначала выступают несколько явных недоброжелателей. С притворным гневом осуждают меня за совершенное преступление, хотя отлично знают, что оно не первое на нашем курсе. Требуют отчисления из Академии. Потом мои друзья Колька Смирнов и Леонид Дмитриев предлагают еще и разжаловать в рядовые. Это означало немедленную демобилизацию. Затем меня просят ненадолго выйти из аудитории. По возвращении Женька зачитывает приговор суда. В нем содержится ходатайство об отчислении, но предложение о разжаловании в рядовые отсутствует. Я этим огорчен, но не слишком, поскольку не очень-то верил, что присутствовавшее на суде начальство санкционирует мое освобождение от военной службы.
Зато неожиданным и тяжелым ударом для меня является информация генерала Котова о том, что одновременно с нашим судом состоялось экстренное заседание парткомиссии Академии, которая утвердила решение об исключении из партии. Я поражен поспешностью этого решения и тем, что оно принято в мое отсутствие. Но это лишь попутно. Главное — сам факт действительно состоявшегося исключения из партии. Убийственно несправедливый! Ведь я остаюсь искренне преданным делу партии коммунистом. Смысл моей жизни в служении обществу, в подражании «Великому гражданину», облик которого пленил меня еще в школьные годы. Вне партии такое служение невозможно. Исключение для меня означает гражданскую смерть!..
Вышел из здания Академии в состоянии полной растерянности. Не знал, куда идти, у кого искать поддержки. И вдруг осознал, что поддержать меня может только работа и что идти мне следует в нашу «дипломку». Вернулся, взял на вахте ключ и проработал над своим проектом всю ночь до утра. Сна не было «ни в одном глазу». Мозг работал как хорошо отлаженный механизм. В эту ночь мне удалось сделать лучшую, наиболее оригинальную расчетную часть диплома. Казалось бы, в связи с отчислением в этом уже не было никакого смысла. А может быть, и был — в порядке самоутверждения вопреки произволу начальства.
Свободное копирование
