8 мая.
Не знаю как у других пишущих, а у меня отношения с моим мозгом очень сложные. У нас разные вкусы, разные симпатии и антипатии. И хотя, казалось бы, я его хозяин, добиться того, что мне надо бывает очень трудно. Я — трудолюбив (когда речь идет о литературной работе), мозг — ленив. Мне нужно много читать по роду моей деятельности, да и люблю я книгу, а мозг читать не любит. Его приходится к чтению побуждать. Иногда он ведет себя как ребенок, или как моя жена. Когда призываешь его делать что-нибудь действительно необходимое, но требующее усилий, он упирается, тянет, ищет лазеек, как бы уклониться. Когда же примется за дело — увлечен, доволен, даже благодарен.
Мозг мой склонен увлекаться. Я почти всегда вижу, чего стоит то или иное его увлечение, но до поры до времени иду за ним терпеливо. Но, в конце концов, увлечения эти стоят мне немало потерянного времени. Позавчера мой дорогой мозг увлекся мыслью о том, чтобы последнюю главку очерка «Бальзам Фьерабраса» начать размышлением о «проницательном читателе». Вот, дескать, в русской литературе существует давняя традиция сердечного, интимного общения писателя с читателем. Отсюда «Вступления», обращенные к благожелательному читателю, «Заключения», адресованные ему же. Порой писатель даже делает Читателя соавтором и тогда возникают в романах и повестях фразы вроде: «Проницательный читатель уже, конечно, давно догадался, что…» и т.д. Далее я должен был сказать, что прием этот в литературе многократно освистывали, но он живуч, ибо русскому писателю мнение читателя всегда действительно важно и интересно. Понимает ли? Сочувствует? Одним словом, мой мозг влез в эту колею и совершенно забыл, что я пишу не публицистическое сочинение о взаимоотношениях литературы и читательской массы на Руси, а о лекарствах. Он (мозг) так расшалился, что заставил меня весь вечер сочинять кусок о Проницательном Читателе. На второй день с утра это наваждение продолжалось, и за день написал я несколько страниц. Кое-как, с трудом скрепил зачин с текстом фармакологическим. И когда к вечеру я завершил эту работу и перепечатал ее, то увидел, что получается громоздко, фальшиво, что на болтовню, не относящуюся к моей основной теме, ушло две страницы, и я порвал все измышления последних суток.
Мозг мой не только склонен увлекаться, он еще и трус невероятный. Он ужасно боится всего непривычного. Так, мне никак не удается заставить его работать над сценариями. Боится. Тянет. Откладывает. Потому что тогда придется напрячься, а он боится — не выйдет, не получится. И еще больше боится, что осмеют, унизят его, обвинят в неспособности. Кто? Да я же — раб и хозяин одновременно этого дурацкого органа!...