Семидесятые. Записки максималиста - 206

25 апреля.

Разговоры писателей в Доме творчества поражают своей лживостью, во всяком случае, неискренностью. Тут, в Доме творчества, эта система отношений доведена до высшей степени. Писатели сидят за общим столом. Каждому хочется высказаться, каждому хочется заявить о себе, самоутвердиться. И в то же время — страх. Разговор получается шумным (кто кого перекричит), но о чем бы не говорили, никто не высказывает своего мнения. Все выкладывают факты: самоубийство Фадеева, разжалование Папанина, аресты еврейских писателей в 40-50 годы. Говорят обо всем. Но не слышно ни одной оценки. Из-за этого беседа теряет какую-бы то ни было нравственную окраску, даже более того — равнодушная картина мира, которая возникает из этого застолья, скорее аморально. Никто не порицает порок, никто не одобряет добродетель. Равнодушие, вызванное страхом, становится привычным равнодушием людей, которым история не преподала решительно никаких этических уроков. Очень показательна реакция стола на рассказ А.Г.Когана про то, как в 1952 г. издевались над критиком Альтманом. Ему из СП прислали резко составленное приглашение: он должен явиться по поводу исключения из СП. «В случае неявки, — писал тогдашний член секретариата, — Вы будете исключены заочно», Альтман ответил униженно. Его исключили, оскорбляли в прессе и даже арестовали в одно время с «врачами-отравителями». Последнее замечание рассказчика вызывает общий смех сотрапезников:

— Приплюсовали, значит, критика к врачам!

— Подняли до уровня врача!

Дали-таки профессию…

Наконец-то в «Дружбе народов» (апрель) вышел мой многострадальный Сеппо[1]. Я заинтересовался судьбой этого блестящего эстонского хирурга в 1968 году. Ездил в командировку от «Правды», но газета побоялась публиковать что бы то ни было о враче, которого не любят партийные власти и министр здравоохранения Эстонии. Мы много раз встречались, много говорили с А.Сеппо (я даже рад, что не написал о нем с налета). Теперь мне не стыдно за свое сочинение. Интересно, что все мои герои последних лет в каком-то смысле бунтари (Исаев, Мазлумов, Сеппо, Войно). Я вовсе не придумал характеры этих героев. Их появление вызвано общим моим состоянием духа, настроем. Уже не могу писать Жития, из которых состояли мои прошлые книги.

Очерк о Сеппо — первый за много лет не изуродованный цензурой.