18 декабря
Радиостанция БиБиСи сообщила, что вчера умер Александр Трифонович Твардовский, У нас ни радио, ни газеты еще ничего не говорят: идет согласование. Серьезно надо подумать, прежде, чем положить тело поэта для прощанья в Колонном зале или в зале ЦДЛ.
Чего больше было в этом человеке: друга или врага системы? Крестьянский парень, он пел дифирамбы колхозам, в то время как раскулачивали его отца, крестьянина-кузнеца. И в 1937, и в 1952 он продолжал славословить власть, Сталина, а во время войны и вовсе стал мерной поэтической трубой славящего оркестра. Но при всем том — большой поэт, талантливый, где-то, в чем-то и тогда уже честный. И вот, едва началась послесталинская оттепель, этот поэт задним числом, через четверть века после колхозной эпопеи, увидел вдруг беду российского села. В журнале «Новый мир», который он возглавил, появились повести и рассказы о страшной, разоренной, выморочной деревне. Но главная эволюция ждала А.Т. впереди. Окружающие его интеллигенты между водкой и очередным партсобранием втолковывали ему, наконец (после 50 лет это не дается легко), что судьба мужицкая — часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Это личный для А.Т. процесс прозрения совпал с хрущевским дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий поэт, оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз ею деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын — дитя глупой случайности для одних, и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский — это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед человеком, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч света, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира». Теперь начнется другая привычная уже полоса официальной биографии Твардовского: «изменника» начнут канонизировать, власти станут возвращать его в свое лоно. В конце концов, Твардовский — редактор «Нового мира», Твардовский, выпустивший на свет Солженицына, будет насильственно забыт, а останется «Никита Моргунок» и «Василий Теркин», поэмы, возносящие сталинскую эпоху, находящиеся в полном согласии с режимом и его исторической концепцией.
В жизни Твардовского, как и в жизни почти любого русского человека, особенно поэта, водка играла огромную роль. Большинство людей, которые рассказывали мне о нем, вспоминали «сидения» за выпивкой. Сам я видел его только дважды в редакции «Нового мира», куда я ходил вести переговоры о «Тысяче дней академика Вавилова», и в магазине на Аэропортовской возле писательских домов. В магазине А.Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие. В толпе алкашей у прилавка он решительно ничем не отличался. Разве что ростом.
Очень горькое воспоминание. Но не случайное. Роль водки в формировании русского национального характера еще не описана. Писали лишь о вреде, который алкоголь наносит физиологии. Но страшнее вот этот, разрешающий все проблемы, момент опьянения. При душевной пассивности большинство славян, весь заряд негодования и протеста вырывается у них вместе с пьяным дебошем, пьяными разговорами. То, что Твардовский не вышел весь через водочные разговоры, говорит об огромной духовной потенции этого человека. Недаром говорят: «Кто пьян, да умен — два угодья в нем». В Александре Трифоновиче было более чем два угодья.
Свободное копирование
