5 сентября
Я выступил в доме Волошина с чтением глав из книги о Вавилове. Слушало человек 20, в основном люди мне неизвестные, вероятно, друзья вдовы Волошина Марии Степановны. Сама она сидела в кресле прямо напротив меня. Никогда прежде не бывал в доме Волошина ночью. Свет погашен и только на столе передо мной — яркая лампа. Мастерская в таком освещении выглядит особенно волнующей, таинственной. Слушали два с половинок часа затаив дыхание. Но разницу в восприятии все-таки уловить удалось. Одни взволнованно жали руку, говорили, что это им важно, нужно. Виктор Андронникович Мануйлов, сам историк с большим опытом собирания и сохранения духовных богатств, сказал мне «Это значительно!» Но были и такие, кто постарался показать во время чтения, что книга им не интересна, позиция автора чужда (поэт Хрустов и др.). Ну, что ж, обнажая столь жгучие и драматические страницы Истории, было бы странно не встречать врагов правды. Горькая, неприятная, обвиняющая она, эта правда, воистину колет глаза кое-кому. Особенно резко разошлись слушатели, когда я в конце стал говорить о вине поколения Вавилова, и о его собственной вине. Пожилые, вслед за Марией Степановной, заявили, что о вине Н.И. говорить нельзя, но молодежь соглашалась со мной. Да, то поколение не сможет уже признать себя виноватым. Всегда хочется думать, что зло вне нас. Надо родиться потом, чтобы эту трагическую вину увидеть, понять и спокойно взвесить на исторических весах.
В начале выступления я очень волновался: не люблю выступать перед литераторами, всегда чувствую себя чужим в литературной среде. Но потом, оглядевшись, увидел, что вокруг есть учителя, инженеры, ученые. Эта молодежь слушала с симпатией. И я успокоился. Недоброжелатели выходили с ворчанием. Ли говорит об опасности моих выступлений. Но разве мой долг литератора не состоит в том, чтобы сообщать людям об открытиях, сделанных во внутреннем и внешнем мире? Пусть опасаются бесчестные. Молодой инженер из Киева заметил мне, что тезис о вине героя — единственно конструктивный тезис. Без него остается лишь жалость: «Ах, какой человек был!»
Мы встречаем в Коктебеле много людей-врачей, литераторов, людей театра, инженеров. Но разговаривая с ними, я переживаю какие-то, не до конца осмысленные мною душевные страдания. Я ищу в людях, в их рассказах, разговорах что-то, присущее личности каждого из них. И не нахожу, Я сталкиваюсь с каким-то среднеинтеллигентным типом, которому ведомы распространенные формулы, распространенные оценки. Все знают, что Грибачев, Михаил Алексеев и А. Сафронов — это бяки, что песни Галича — это интересно, что Солженицын написал новый роман (надо бы почитать). Все, или почти все мои собеседники уже не презирают церковь, веру. Но ни от кого я не слышу, ЧТО в действительности для них означает вера. У моих собеседников нет лица. Есть шутки, более или менее остроумные, есть рассказы, повести, пьесы более или менее хорошо написанные, но нет ясно осмысленного мира в глазах, нет лица, нет личности, я стою в тумане речей, в котором не различаю неповторимой сущности отдельного человека.
Свободное копирование
