Семидесятые. Записки максималиста - 78

9 июня

Вестибюль Центрального дома литераторов. Много некрологов. За несколько дней умерли Геннадий Фиш, Константин Лапин и Линьков. Костя Лапин (51 год) высокий, красивый и добрый человек, бросился с Крымского моста в воду. Причиной самоубийства называют семейные трудности и неприятности (приемная дочь родила двух детей без мужа и забеременела в третий раз). Другой бы выгнал шлюху на улицу, а добряк Костя тянул, тянул, вот и надорвался. Но как бы ни плохи были дела в семье, главная беда была в том, что он просто не мог прокормить семью, как не может прокормить ее сегодня большинство честных и талантливых литераторов.

П. — образованный писатель и ученый, знаток русской и мировой литературы, обратил мое внимание на "загадку Чернышевского". Вернувшись из Сибири и поселившись в Саратове, Чернышевский не только не стал знаменем новых поколений революционеров, но полностью отказался от какой-бы то ни было общественной жизни. Его здоровье было еще вполне крепким, а ум оставался ясным до конца (1889 г.). Почему же он отказался от борьбы за идеалы, которым был верен всю свою жизнь? В трусости его не обвинишь никак. Очевидно, — говорит П., — произошло в нем изменение взглядов. Нет, он не возлюбил царизм. Это чуждо самому существу разночинца-интеллигента. Но он потерял веру в народ, он увидел вблизи, что представляет собой русский народ. "Рабы, сверху донизу все рабы". Человек, который постиг эту истину, не мог больше тратить свою жизнь во имя освобождения народного. Возникла какая-то внутренняя духовная перестройка, и перед нами предстал иной Чернышевский, равнодушный к общественному движению 70-80 годов.

- Народничество, — говорит П., — одно из давних бед русской интеллигенции. Интеллигенция будет бесцельно гибнуть во имя этого недостойного, пьяного холуя, до тех пор, пока не примет позицию западных интеллектуалов, которые не разбиваются в лепешку из-за какого-то абстрактного народа, потому что народом считают самих себя и борются за свою свободу, свою независимость. Свобода интеллигенции, торжество законности, которого добивается интеллектуал в первую очередь, и есть тот вклад в общенародное освобождение, раскрепощение, которое мы можем дать своему народу. Надо перестать радеть о малых сих и думать о великих сих, о тех, кому действительно нет жизни без свободы, кто не способен существовать вне свежего воздуха правового государства.