Тотчас же по прибытии в Иркутск мне предстояла новая командировка для осмотра, вместе с генерал-губернатором, переселенческих участков в Ачинском и Минусинском уездах Енисейской губернии. Эта неожиданная для меня командировка вызвана была неожиданно и для генерал-губернатора предпринятой поездкой туда А.Н. Куломзина.
Из Красноярска мы отправились в Минусинск с Горемыкиным и с сопровождавшим нас с Красноярска врачебным инспектором П.И. Рачковским по Енисею на маленьком пароходе "Евгений". Здесь я впервые имел случай познакомиться и вдоволь налюбоваться красотами этой чудной реки, гористые и скалистые крутые берега которой не уступят своими красотами Рейну. Погода стояла чудная и я был все время в превосходном настроении духа, так же, как и Горемыкин, который тут то мне и поведал в вышеописанном разговоре свои политические взгляды. С Куломзиным он до того момента также находился в очень хороших отношениях и с удовольствием говорил о предстоящей с ним встрече. Встреча эта произошла на следующий же день поздно вечером. Минусинск мы осмотрели на следующий за тем день все вместе, проведя, между прочим, часа два времени в интереснейшем археологическом и этнографическом музее, устроенном здесь двадцатилетними трудами и стараниями основателя и хранителя его Николая Михайловича Мартьянова, местного аптекаря. Музей этот, помещавшийся в двухэтажном каменном здании, построенном Минусинским городским управлением, находился еще в частных руках своего основателя Мартьянова, который на содержание этого музея не получал даже ни от кого никакой субсидии, и единственно в целях своего пропитания и содержания своего детища должен был продолжать свое ремесло аптекаря. Лишь после этого посещения, письмом генерал-губернатора к П.П. Семенову, как вице-председателю Императорского географического общества, выхлопотана была первая небольшая субсидия Мартьянову на содержание этого музея. И лишь спустя несколько лет после того удалось выхлопотать ему и небольшую пожизненную пенсию. Мне тогда впервые пришлось познакомиться с самим Н.М. Мартьяновым, а также и с его ближайшим сотрудником А.В. Адриановым, бывшим раньше редактором газеты "Сибирь" в Томске, а в то время занимавшем должность акцизного надзирателя в Минусинске и усердно помогавшем Мартьянову в деле поддержания музея в необходимом порядке. Некоторую помощь Мартьянову оказывали и политические ссыльные, интересовавшиеся местной этнографией и археологией. Из них в то время я застал в музее г. Яковлева, принимавшего участие в составлении каталога музея. Сам Н.М. Мартьянов, в это время человек уже немолодой, был благороднейший в своем роде чудак, что тотчас же чувствовалось при личном с ним знакомстве. Про него мне рассказывали шутя, что он и женился-то ради музея. "Все-таки, знаете, -- говаривал он будто бы, -- будет кому этикетки наклеить и пыль стереть с коллекций музея". И в самом деле музей находился у них в блестящем порядке.
Куломзин приехал тогда в Минусинск с некоторым опозданием против расписания своего маршрута, раздосадованный какими-то задержками, какие ему пришлось испытать в пути. Поэтому и встреча его с Горемыкиным с самого же начала носила не особенно дружеский характер. К приезду Куломзина был изготовлен торжественный обед, который, надо полагать, порядочно пересох и перекипел вследствие долгого ожидания. Мы с Горемыкиным, подождав немного, пообедали раньше, и когда Куломзин с сопровождавшими его чиновниками, по-видимому, голодными и в этот день не обедавшими, расположился ужинать, то Горемыкин от участия в ужине отказался и, посидев с ним немного, ушел спать, что, видимо, Куломзину не понравилось еще больше. На следующее утро, когда нам подали запряженные тройки, Куломзин предложил генерал-губернатору сесть с ним в один экипаж, на что Горемыкин ответил: "Нет уж, Ваше Высокопревосходительство, вы уж извольте ехать первый, а мы с Александром Александровичем следом за вами". Куломзину это не понравилось еще больше и он стал настаивать, чтобы Горемыкин в таком случае ехал первый. Когда же Горемыкин после некоторого препирательства согласился на это, и Куломзину пришлось поглотать порядочно пыли от нашего экипажа, так что в конце концов он приказал своему экипажу отстать на полверсты или более, то настроение его испортилось окончательно и уже не могло поправиться ни от превосходных видов на Саяны, видневшиеся вдали, ни от прекрасного состояния посещаемых нами переселенческих поселков, которые мы все находили в более или менее цветущем положении благодаря благодатным условиям этого края. Так после этого не удавшегося совместного путешествия возгорелась между Куломзиным и Горемыкиным некоторая вражда, наличность которой впоследствии немало повредила Горемыкину.
Сверх переселенческих поселков и участков осмотрели мы тогда и знаменитую Ирбитскую дачу, имевшую свою длинную историю. Дача эта, еще в середине XVIII века (помнится, в 1745 г.) отведенная под медный завод купцу Пермикину, досталась как-то потом, уже в середине XIX века, какому-то тайному советнику Безкаравайному, который сам, а потом и его наследники, не содержа на ней никакого завода, стали эксплуатировать ее, как частное имение, отдавая великолепные земли ее в аренду крестьянам целого ряда поселков, на ней водворившихся. Казна, желая отобрать от Безкаравайных захваченное ими казенное имущество, должна была вести с ними длительный процесс, причем дело это восходило и на высочайшее разрешение и в конце концов все-таки было проиграно Безкаравайными, после чего, уже в бытность мою в Иркутске, возник вопрос об устройстве поселившихся на ней крестьян в поземельном и административном отношениях. В поземельном отношении крестьянам этим отданы были все занятые ими земли, в административном же отношении из них была образована целая волость. В тот момент, когда мы их посетили в 1896 г., они находились еще в переходном состоянии, но вид имели весьма зажиточных и вполне независимых людей. Многие из них и по внешнему виду весьма отличались от обыкновенных сибирских крестьян, носили какие-то круглые шляпы и выглядели тирольцами, что вполне гармонировало с прекрасным горным ландшафтом этой местности.
В обратный путь из Минусинска мы вместе с Куломзиным и с сопровождавшими его чиновниками отправились вновь по Енисею на том же пароходе "Евгений". Здесь только чело Куломзина видимо прояснилось и он стал более любезно относиться к нашему генерал-губернатору. Но и тут, однако, как только Горемыкин отправился после обеда отдохнуть в свою каюту, Куломзин, подсев ко мне, попытался завязать разговор о слабых сторонах моего начальства. Но тут он, разумеется, встретил с моей стороны такое явное нежелание вести этот разговор в начатом тоне, что вскоре прекратил его совсем, и с тех пор, как мне казалось, по крайней мере частица его недоброжелательства к Горемыкину перешла и на меня, его скромного сотрудника. Дальше Красноярска в этот раз Куломзин не углублялся в Сибирь, и там мы с ним и распростились.
Свободное копирование
