На «Манчжуре» мы пересекли Охотское море, вышли широким четвертым Курильским проливом в Тихий океан и к концу августа были в Петропавловске. Здесь у причала стояло флагманское судно Тихоокеанской гидрографической экспедиции пароход «Охотск». В его кубриках и разместили экипаж «Надежды».
После доклада Неупокоева начальнику гидрографической экспедиции генералу М. Е. Жданко о всем происшедшем с нами, на верхней палубе выстроили экипаж «Надежды» и «Охотска». Генерал выступил перед строем. Он отметил образцовое поведение экипажа «Надежды», похвалил Неупокоева за то, что он отказался от помощи японского судна. Свою речь генерал закончил совершенно неожиданным для нас, курсантов, сообщением:
— Во Владивосток вы пойдете на новом учебном судне, значительно лучшем, чем старая «Надежда».
При этих словах начальник экспедиции указал на стоявшую неподалеку изящную двухмачтовую шхуну, конфискованную у японцев за хищнический лов котиков у Командорских островов.
У японцев шхуна называлась «Миомару», мы ее перекрестили в «Надежду». На ней мы и вошли в конце сентября в родную бухту Золотой Рог.
Так закончилось плавание под парусами «Надежды». Для нас, новичков, оно было первым морским крещением, первым испытанием.
И вот стоим мы, все четверо, перед начальником училища. Он смотрит на нас отеческими теплыми глазами в солнечных искорках и душевно, доверительно говорит:
— Вот вы попробовали морской службы. Оморячились. Было всякое в нашем плавании — и хорошие дни, и трудные. Каждый имел возможность проверить себя. А теперь решайте, кто всю жизнь готов служить морю, а кому, может быть, самое время распрощаться с ним. — Неупокоев делает несколько шагов вперед и назад, давая нам время на размышления.
«Нечего тут думать, все ясно: после такого плавания разве можно уходить?» — проносится у меня в голове.
Владимир Константинович снова останавливается перед нами. Но что это? Лилиенталь, побледнев и закусив губу, делает шаг вперед.
— Прошу вернуть документы, — сдавленным голосом произносит он.
— И мне верните, — присоединяется к Лилиенталю Володя Коклин.
Степа Осетров стоит, не шелохнется, и я стою: мы будем служить морю!
Неупокоев выжидает, не переменим ли мы своего решения, а потом, поняв, что этого не случится, произносит одно только слово:
— Хорошо.
В его голосе не слышно осуждения тем, кто решил распрощаться с морем, — хорошо, что это сделано своевременно, — и не чувствуется особого поощрения нам, остающимся, — хорошо, увидим, что дальше будет, морская служба требует от человека почти всей жизни, выдержите
Свободное копирование
