Воспоминания о Валерии Агафонове - 3

Г Л А В А  3

Но вернёмся к 1954 году.
После школы мы с Валерой зачастую шли домой ко мне, обедали у нас, занимались, рисовали, ходили в магазин, а также играли на фортепиано. Тут надо сказать несколько слов о моей матери, которая по образованию была педагогом музыки и о наших с ней отношениях.
В то время мать моя работала концертмейстером в Ленинградском Театральном институте - в том самом, что на Моховой, рядом с домом Агафонова. Жили мы, мягко говоря, небогато, но имели пианино. Валерий тогда уже начинал самостоятельно осваивать гитару, знал ноты, а увидев у нас в комнате музыкальный инструмент, конечно, потянулся к нему и стал бывать у меня часто. Он явно стремился к музыке, что было заметно по тому, как он становился серьёзным, даже нервным, когда дело касалось её. И я тоже становился «нервным» от музыки, но по другой причине: я сопротивлялся усилиям матери заставить меня по настоящему (по четыре часа в день) учиться игре на фортепиано и смотрел на клавиатуру, на тяжёлые фолианты старинных нот с чувствами прямо противоположными, чем у моего приятеля. На этой почве у меня возникали конфликты с матерью, а Валерий, присутствуя в таких ситуациях, становился на её сторону, защищая и мать, и музыку от меня и моих высказываний.
Короче говоря, получилось так, что ОНИ часто находили общий язык и моя мать, реализуя свои педагогические установки, давала уроки музыки не мне, а Валерию. Это меня устраивало: я в это время спокойно мог  копошиться в стороне  с каким-нибудь поломанным будильником,  разбирая его на части и собирая вновь, пока ОНИ за фортепиано обсуждали свои проблемы.

Валерий довольно быстро научился модуляциям и потом, напевая что-либо, уже сам гармонизировал на фортепиано мелодию аккордами в виде арпеджио. А мне «за это» он всегда приносил какой-нибудь загадочный неисправный механизм, которые добывал уж не знаю где, и я, заинтересованный новой «загогулиной», не претендовал на внимание...

Помню его счастливо-сосредоточенное выражение лица, когда он играл первую часть «Лунной» сонаты Бетховена, которую разучил скорее по слуху, чем по нотам.
К музыке он относился трепетно, а школьные предметы изучал  практически только на уроках в школе, не заглядывая в учебники. Математику всегда можно было списать с моей тетради -  тут у нас особых проблем не было, а вот с русским языком ему пришлось повозиться.

В связи с этим вспоминается один эпизод. Началось с того, что педагог по литературе, вызвав Агафонова к доске и обнаружив, что он не знает задания, начала ругать школьника, утверждая, что из него ничего не выйдет, что он - «второгодник», ни на что не способен и что она с ним - лоботрясом - мучается. Талантливый отрок сразу понял: унижая ученика, учительница показывает, какая она несчастная, что вынуждена тратить время на дураков. Уловив свою роль в этой сцене, Агафонов начал подыгрывать. Стоя лицом к классу, он изображал на нем всю гамму эмоций прирожденного тупицы, стремящегося вникнуть в глубину замечаний педагога.
Это было гениально !
Его лицо менялось на глазах, изображая различные стадии пугливости и отупения. Чуть-чуть искривлялась поза и школьник незаметно превращался уже не в «лоботряса», а и далее - в обезьяну  - стоящую покорно и бессмысленно около «выступающей» (сидя за столом)  учительницы. И когда он, засунув  язык за нижнюю губу, задергал челюстью, зашевелил ушами и напряженно свел глаза к носу, демонстрируя  с кем приходится мучиться педагогу, - одноклассники не выдержали и в классе раздался хохот. Высокомерная учительница ошеломленно смолкла и, поняв, что потеряла не только дар речи, но и авторитет, выгнала Агафонова с урока. Пришлось потом Валере ходить к ней не раз «на поклон» и в конце четверти снова отвечать весь материал.

Мне запомнился этот зачёт, потому что готовился к нему Валерий с моей матерью у нас дома. Вместо аккордов и триолей я теперь слышал бесконечные сведения о составном именном сказуемом, где, как примеры, повторялись выражения: « Мальчик был болен» и «Трава была скошена». Эти примеры моя мать читала из учебника, и Валерий, стараясь зазубрить «науку», именно их повторял, как примеры. Два музыканта, очевидно, совершенно зациклились на этом «мальчике» и на  «скошенной траве», механически повторяя определения и примеры до вечера .

Когда на решающем уроке Агафонов, смело отвечая на все вопросы, дошел до составного именного и начал театрально подыскивать в окружающем воздухе и находить примеры, как-то : «мальчик был болен» , а «трава была скошена» - тут уж, не выдержав его игры, я не смог подавить в себе смех и громко прыснул в тишине; все обернулись ко мне не понимая происходящего. Учительница показала мне на дверь и я, давясь от хохота, выскочил в коридор. Мой друг, сохраняя полное спокойствие, посмотрел мне вослед и не повёл бровью... ( Эти фразы о «мальчике» и «траве»  стали в дальнейшем у нас в разговорах постоянной присказкой или притчей во языцах ).

Да, Валерий был прирождённый актёр, умеющий от природы владеть ситуацией и держать паузу.  Ему нужна была сцена и он всюду её находил. Вот как он использовал момент во время праздничного вечера, посвящённого, кажется, революции.

Мероприятие было отработано, «трава была скошена» и всё шло по плану. Школьники разных классов выходили на сцену, пели и говорили правильные слова. Агафонова, конечно, к сцене не подпускали. Мы сидели с ним в рядах и должны были вовремя аплодировать. Но Агафонов, заметив какую-то заминку между номерами, взял и вылез (в прямом смысле!) на сцену из зала. И стал беседовать с публикой (как это теперь делают известные юмористы), на месте сочиняя сюжеты и представляя.
Зал оживился - было интересно. За кулисами не знали, что делать: входит это выступление в программу праздничного концерта, или не входит? И если не входит, то - как остановить неутверждённый диалог актёра с залом?

В конце концов, с каменными лицами ,как на параде, на сцену вышли четверо дружинников из старших классов, молча взяли Агафонова в охапку и чинно понесли его прочь. «Прирождённый актёром быть» - не упустил и этот момент выноса своего тела: начал прощаться со зрителем, рассылая воздушные поцелуи, потряхивать ладонями в воздухе, приветствуя напоследок, и, с высоко поднятым сжатым кулаком, повёрнутым (как клятва на верность) тыльной стороной к залу, - был торжественно унесён за кулисы! Почётный «унос» Агафонова со сцены превратился в сцену сыгранную и сочинённую им.

Было это давно, сорок шесть лет тому назад, но настоящее искусство хорошо запоминается, а деланные мероприятия исчезают из памяти без следа.
Этого, к сожалению, не ведали тогда ни Академия педагогических наук, ни Министерство образования, ни учителя школ. Все вместе они ИСТОРИЧЕСКИ проиграли немецкому Учителю, который сумел после войны воспитать поколение, восстановившее разбитую и побеждённую Германию.

В СССР всё произошло с "точностью до наоборот".