В один из таких дней после возвращения в Терскол, как-то вышли мы после обеда из столовой, окосевшие от обильной еды, все в хорошем настроении. Я, так, вообще совсем ожил и был готов, хоть снова, «как храбрый заяц», штурмовать новые вершины. На спортивной поляне возле столовой стояла довольно плотная толпа туристов и альпинистов. Подошли. В центре компании на длинном толстом стволе спиленного дерева, заменявшем скамейку, сидел небольшого роста плотный парень с гитарой и низким, как мне показалось, простуженным хрипловатым голосом ритмично (рефреном) повторял слова незнакомой мне песни, в которые я особо не вслушивался и которая почему-то не произвела на меня (как и сам невзрачный на вид певец) особого впечатления… Но публика, среди которой преобладали «городские», в основном москвичи, принимали песни хорошо. Ребята, просвещая меня, дальневосточного провинциала, сказали, что это «актёр из театра на Таганке»…
Тогда этот театр Ю. Любимова, прославленного впоследствии корифея-режиссёра, ещё не был так популярен, как в более поздние годы. Я тогда, кажется, если и слыхал об этом театре, то, вообще, его «не воспринимал». Моими театральными «храмами», которые я посещал до этого (в редкие приезды с Дальнего Востока в отпуск), были Большой, Малый, МХАТ, разве что - ещё им. Вахтангова и, конечно, Оперетта… Ну и после такого необычного события в моей жизни, как неожиданно благополучный для меня самого - абсолютно неподготовленного дилетанта – подъём на высочайшую вершину Европы (если не считать больший на 21 м западный её пик) – я лишь мог продолжать внутренне ликовать, тщеславно переживая свой личный успех и, вероятно, совершенно неадекватно оценивая окружающее. К тому же, ещё толком не придя в себя после восхождения, – увы – не смог, наверное, поэтому оценить вокальное искусство Владимира Семёновича Высоцкого (ВСВ) – а это был ОН… В то время ВСВ был известен сравнительно узкому кругу «околотеатральных» людей, песни его ещё не звучали, как позже, в 70-е - почти в каждом доме. Не существовало ещё столько записей его песен, ибо кассетные магнитофоны были тогда ещё относительной редкостью…
Не желая причислять себя к сонму людей, заслуженно (или нет) утверждавших («хваставших»), что «видели живого Высоцкого» не только на сцене, но и «в жизни, в быту», и на возможное резонное сомнение скептиков («а был ли мальчик» - см. А. М. Горький – «Жизнь Клима Самгина»), могу лишь отослать их к многочисленным воспоминаниям (хотя бы в том же Интернете) о съёмках кинофильма «Вертикаль» в июле 1966-го в Приэльбрусье. Как говорится: «они встретились в этом мире, но не узнали друг друга…» или проще: «мы» встречались, но пили в разных компаниях»…
Лишь после выхода картины на экраны Высоцкий стал «всесоюзно» знаменитым. Впрочем, этот фрагмент моего текста немного напоминает известный рассказ А. П. Чехова о подвыпившем студенте, который, придя домой, хвастался тем, что стал знаменитым, когда случайно попал на улице под извозчичью лошадь и был упомянут в хронике городских происшествий. Это я о себе («студенте»), sorry…
Увы, только лишь, наверное, лет через десять я «прочувствовал» и полюбил песни ВСВ, практически все, особенно его «контрастные», что ли, - такие, например, как «Охота на волков» или особенно «Я не люблю» (которую, вероятно, можно назвать «гимном порядочного человека»). Не удержусь – приведу её текст:
ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ – «Я НЕ ЛЮБЛЮ»
Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
В которое я песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда «наполовину»
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу
Или, - когда все время против шерсти,
Или, - когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, что слово "честь" забыто
И что в чест;и наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Я не терплю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю, -
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.
Да, уж, - нынешние перемены (при всём его неприятии совремённой ему действительности) он, вероятно, тоже не полюбил бы… Он смотрел, наверное, на мир, общество и людей с общечеловеческих, христианских позиций, понимая, что многие истоки наших общественных, социальных и политических неурядиц таятся во многом и в несовершенстве человеческой натуры…
…Вообще, думаю (осмеливаюсь думать), что ВСВ прежде всего - большой (недооцененный при жизни) поэт и, в какой-то степени, мыслитель, и лишь потом уже – исполнитель («уберите» завораживающий тембр голоса – будет уже совсем не то…). И действительно, голос являлся его основным выразительным материалом. Недаром при ответе на вопрос анкеты, распространенной среди артистов театра на Таганке в 1970 году, Высоцкий сказал, что самой большой для себя трагедией считал бы потерю голоса… Огромный его успех у женщин (которые, как утверждают, «любят ушами») во многом, наверное, обусловлен также и его неповторимым «мужественным - с хрипотцой» - голосом. Безусловно, значительная доля успеха его песен кроется также и в манере исполнения и, в целом, - в его безусловной харизме…
Но почему же наши большие поэты не заметили его поэтического таланта и, хотя бы, гражданского пафоса или даже прекрасного юмора в ряде его стихов-песен ? Его самолюбивое стремление стать членом ССП безжалостно отвергалось (что его очень оскорбляло при жизни)… Как всегда, - нет пророка в своём отечестве !
К слову – для поклонников В. С. Высоцкого и антисемитов «по совместительству» (попадаются и такие): род его, если верить одной из двух версий, опубликованных в Интернете, по отцовской линии – происходит из польско-литовского анклава – места наиболее густого расселения евреев в XIX веке в Российской Империи (после присоединения Польши и Литвы к России и возникновения Царства Польского). Дед — Вольф Шлиомович Высоцкий - из семьи стеклодува, учился в Люблинском коммерческом училище, его старший брат —Лейба Шлиомович Высоцкий — был известным киевским инженером-химиком. Бабушка - Дебора Евсеевна, урождённая Бронштейн (между прочим - однофамилица Л. Троцкого).
Отец Владимира Высоцкого – Шимон Вольфович (Семён Владимирович) Высоцкий – связист, полковник, ветеран ВОВ. Антисемитам можно лишь утешиться тем, что по некоторым канонам иудаизма ВСВ нельзя причислить к правоверным евреям, поскольку мать его – Нина Максимовна Серёгина - была русской. В общем – почти как у известного и одиозного российского политика В. В. Жириновского: «отец юрист, но мама русская»…Так что, господа-антисемиты, – всё же уймитесь: в любом случае Владимир Высоцкий – это ВЫСОЦКИЙ ! И он – каким бы ни был - остаётся у нас (и для нас) – ОДИН ! И это НАШ ВЫСОЦКИЙ - «всехный», как иногда говорят дети !
...И этого - с обывательской точки зрения просто тяжелейшего алкоголика - любила и любит вся страна! У него практически не было личных врагов. Что, в значительной мере, обуславливается его человеческим обаянием и масштабностью личности, поэтическим даром, уникальностью исполнительского мастерства, предельной искренностью самовыражения, свободолюбием, энергетикой исполнения песен и ролей, точностью раскрытия песенных тем и воплощения образов… Просто – человеческой добротой!
Популярность Высоцкого была и остается по сей день феноменальной. Да уж, действительно, в России поэт – всегда больше, чем поэт !
…Завершаю, однако, описание своей «эльбрусской эпопеи». Пока я «кувыркался» в горах, моя семья, уверенная, что я усердно посещаю разные лечебные процедуры и регулярно принимаю «на грудь», если не алкоголь, то уж точно - кисловодский нарзан, совсем «потеряла» моё местонахождение. На почве моего вечного стремления куда-то вдруг «рвануть» и постоянной «отвязанности» от семьи, у моих домашних, в конце концов, ведь могли возникнуть и некоторые «предположения и подозрения» относительно моего истинного времяпровождения - «не загулял ли на курортах Кавказа их сын, муж и папа»… Чтобы «оправдаться» в своём кисловодском «отсутствии», а также как-то официально «узаконить» и доказать (зачем, кому ?) моё «партизанское» восхождение на Эльбрус, я выправил в КСП справку - о том, что «имярек» действительно совершил восхождение туда-то и такого-то числа. Отослал её копии вместе с телеграммами домой жене в Приморье и маме во Львов, где она тогда жила.
Поскольку отпуск у меня продолжался, я, войдя во вкус «бродяжничества» и попав в новую свою стихию, не торопился вернуться в Кавалерово… Было решено всей семьёй собраться и погостить в пос. Лазаревском (возле Сочи), где в то время жил двоюродный дядя. Туда же должна была приехать и мама.
Преисполненный впечатлениями от альпинистской романтики и быстро восстановив свои силы, я не угомонился и решил попасть на Кавказское побережье для встречи со своими не обычным путём - поездом через Минводы и Туапсе -, а пересечь пешком Главный Кавказский хребет через перевал Донгуз-Урун (3203 м.) с «выходом на черноморское побережье в Грузии». Игорь Родимов, с которым мы как-то близко сошлись после восхождения (возможно, он оценил «высотное упорство» салаги), и здесь помог: по каким-то своим каналам знакомств включил меня бесплатно в туристическую группу, направлявшуюся таким путём в Грузию. Устроил на «полный кошт», благодаря чему я ночевал и бесплатно питался на всех ночёвках в Сванетии вплоть до турбазы в Сухуми, где провёл два дня и далее двинулся уже в одиночку в пос. Лазаревское близь Сочи, где в то время жила моя харьковская родня. Ребята поехали из Терскола обратным путём прямо в Москву. Впоследствии мы с Игорем ещё немного времени переписывались, но потом, как водится в жизни, переписка заглохла… Но это лето 1966 г. осталось одним из памятнейших в моей жизни…
Свободное копирование
