В конце концов, я решился: еду в Москву (где я - к тому же - до этого ещё никогда не бывал). Была середина июля 1951-го года. Стояла несусветная жара, более 30 градусов, когда я приехал в столицу и поселился по наводке львовских знакомых у каких-то их родственников.
Посещение МГРИ разочаровало, приходилось также, как и во Львове, дополнительно сдавать ряд дисциплин, с общежитием тоже были проблемы. Львовский юноша загрустил…
Решил пойти всё же «на разведку» в МГИМО. В эти жаркие дни в помещении приёмной комиссии толкалось сравнительно мало народу. Запомнились два абитуриента-грузина. Один – колоритный черноволосый мингрел с миндалевидными чёрными навыкате глазами, другой – совершенный его антипод – почти светловолосый кахетинец (или осетин?) уже чуть ли не с голубыми глазами. Конечно, как водится в молодости, быстро познакомились и разговорились. Голубоглазый, собственно, был молчалив и больше улыбался. Зато мингрел (быть может, потому что был земляком тогда всесильного тов. Берия?) был весьма важен и самоуверен. Говорил по-русски с кошмарным акцентом. На мой деликатный вопрос – а не будет ли им трудно при учёбе с русским языком – он, как хорошо помню, энергично вращая своими глазами-маслинами, громко произнёс что-то такое: «ми знаэм рускы язик лучшэ даже как грузынски». Я засомневался и наивно искренне удивился: «неужели лучше родного грузинского ?». На что упрямый абитуриент уверенно ответил: «Да – лучч-шэ!» - и грозно в упор посмотрел на меня. Он явно видел во мне конкурента и «соперника»…
…Наконец дошла очередь до меня – просмотревшая до этого мои документы тётенька пригласила меня в комнату, где сидел плешивый старый (по моим тогдашним понятиям) седоватый кадровик. Он листал копии моих документов (метрики, школьного аттестата, диплома с отличием) и «штудировал» мою анкету). Как я понимал, это была предварительная «фильтрация»…
О эти анкеты ! В те годы вся страна только и знала, что заполняла разные анкеты – при поступлении куда бы то ни было – в школу, институт, на работу… Кажется, только в ясли и садик они не требовались. Среди вопросов анкеты одними из главных являлись вопросы типа «находились ли Вы на оккупированной территории во время Отечественной войны», «привлекались ли к суду» и т. п. И, конечно, в анкетах был немаловажный и сакраментальный «5-й пункт» - «национальность». На который надобно было тоже отвечать. В стране, где устами «вождя народов» И. В. Сталина и всеми средствами массовой пропаганды, утверждалось, что «национальный вопрос решён окончательно и бесповоротно», национальность отдельных индивидуумов почему-то всегда как бы акцентировалась…
…Кадровик довольно равнодушно отложил мой «красный» диплом (на «впечатление» от которого я почему-то очень рассчитывал) и сконцентрировал своё внимание на моей анкете. Я, немного волнуясь, сидел молча.
Наконец, подняв на меня свои какие-то бесцветные глаза (как же я его запомнил этого дядечку! – это не литературный штамп - про глаза), он в упор спросил: « А почему в метрике нет фамилии отца?» Я как-то сбивчиво объяснил ему своё «незаконное» происхождение…
А дальше посыпались другие вопросы: а где отец сейчас (?!), а почему такая «немецкая» фамилия, а в паспорте пишусь русским и т. д. и т. п. Я, наверное, окончательно растерялся… Потом он довольно участливо и добродушно – а, главное, доходчиво - втолковывал мне: хорошо ли я понимаю, КУДА хочу поступить со своими анкетными данными - в институт, где всех поступающих "рассматривают через увеличительное стекло»…
В завершение нашей «монобеседы» - говорил, в основном, только он – дядечка сказал, что документы я, конечно, могу оставить, но, даже если я буду допущен к экзаменам в августе и даже если хорошо их сдам, пройти потом собеседование вряд ли мне удастся, «ввиду неполных и не совсем ясных анкетных данных».
...Не понимал я тогда, что дело было не только в "увеличительном стекле", но и в моей нерусской фамилии...
Известный российский режиссёр и телеведущий, бывший директор Центрального Дома кино Юлий Гусман рассказывал похожую историю (http://www.vokrug.tv/person/show/yulii_gusman/): "когда моего брата завалили в МГИМО, поставив четверку по английскому, разъяренная мама пришла разбираться с проректором. «Мамаша, — сказал он ей, — все родители жалуются, все не верят комиссии, если дети недобрали балл…» — «Видите ли, молодой человек, я не только мамаша. Я завкафедрой Института иностранных языков и по совместительству автор учебника, по которому вы экзаменуете абитуриентов…» Тогда проректор молча достал из стола бумагу — закрытую инструкцию, предписывавшую не принимать евреев в МГИМО…".
Конечно, как и фамилия Гусман (да с отчеством Соломонович), так, вероятно, и моя фамилия была явно "непроходная" в этот вуз...
Выйдя из кабинета с документами (которые должен был передать женщине-секретарше), я ещё немного потоптался в коридоре, где стояли столы и стулья. Посидел. Спутанные мысли "шарахались" в моей голове: «если оставлю документы здесь, и ничего потом не выйдет с другим вузом, то, пока их ещё-то перешлют во Львов, могу не успеть сдать там необходимые предметы и поступить хоть куда-то»… Ибо ещё одна «угроза» маячила на горизонте: могли в осенний призыв забрать в армию… Прощай тогда любой институт на 2 или 3 года (тогда столько служили – в зависимости от рода войск).
Короче – документы я в МГИМО не оставил и, «не солоно хлебавши», вернулся во Львов. Решил с «наименьшей кровью» поступить в ЛПИ, «а потом что-нибудь придумать» - и всё же уехать на манящий меня Дальний Восток…
Свободное копирование
