Возвращение в Харьков - 1

Гл. 14. Возвращение в Харьков, 1944-1946 гг

 На этом я завершаю предыдущие компилятивные, во многом эмоциональные и трагические главы, повествующие о зверствах фашистов на моей Родине (которые затронули моих ближайших родственников). После анализа причин и природы поведения разных людей во время войны, вернусь к описанию заурядных бытовых деталей жизни харьковского подростка на исходе ВОВ и после неё.

 Когда наша семья возвратилась в Харьков из эвакуации тётя Лиза и её сын Жора, приславший нам вызов, поселили нас временно у себя. Позже мы получили, как семья погибшего фронтовика, бесплатную квартиру. Тётя Лиза, как водится, «окружила нас вниманием и тёплой заботой»: откармливала изголодавшихся в эвакуации родственников. В Харькове, откуда изгнали оккупантов ещё 9 месяцев назад, положение с продовольствием было гораздо лучше, чем на Волге (освобождённые от фашистов районы снабжались дополнительно, а из окрестных деревень привозили сельхозпродукты - всё же плодородная Украина!). Во всяком случае, картофель и овощи можно было всегда купить или как-то достать (обменять на вещи и т. п.).

 Возвращение в родной город, естественно, сопровождалось радостью от встречи с остававшимися здесь в оккупации близкими и слезами от печальных известий: моя бабушка и дядя Гриша, как я писал в предыдущих главах, погибли в фашистском гетто. Такая же судьба постигла и мужа тёти Лизы - дядю Матвея.

 Дядя Матвей (Мотя) - брат первой (умершей до войны) жены моего отчима - по национальности был «чистокровный» ЕВРЕЙ по фамилии Бергункер. Это был уже пожилой, довольно рассудительный и безобидный человек. До войны по выходным дням он часто приходил к нам с тётей в гости и, как «истинный еврей», любил, сидя за чаем, беседовать и рассуждать на различные житейские и политические темы, которые, казалось бы, его лично не затрагивали (от порядков в приёмной горсовета и плохой погоды до различных аспектов «высокой» международной политики…).

 Тётя была тоже «чистокровная» -… обрусевшая НЕМКА («фольксдойче», как таких тогда называли) по фамилии Ланге. Во время оккупации она пользовалась всеми правами жителей Рейха (даже открыла при немцах свой киоск, где продавала какие-то «эрзацконфеты» собственного изготовления). Для «полноты картины» добавлю, что упоминавшийся выше Жора был сыном тёти Лизы от её первого брака и носил фамилию своего родного - тоже «чистокровного» - но уже РУССКОГО - отца по фамилии Сапожников, умершего ещё в начале 30-х годов от алкоголизма («пил, как сапожник»)… Такое, вот, было необычное сочетание национальностей в этой семье: отчим-еврей, мать-немка, а сын - от русского отца. Что было совершенно «неприемлемо» во время фашистской оккупации...

 С приходом немцев для этой семьи наступило, как и для многих «разнонациональных» семей, время тяжёлого выбора… И как тётя Лиза ни умоляла, ни убеждала мужа не идти в гетто (он мог, «заплатив, кому надо» за «аусвайс» - немецкое удостоверение личности -, поменять свою фамилию на фамилию тёти или, наконец, спрятаться и отсидеться на время оккупации, не выходя из дома) – ничто не помогало: дядя только твердил, что не хочет жить в родном городе нелегально под чужим именем и в это тяжёлое время должен быть вместе со своим народом, разделив с ним, как честный человек, его судьбу…

 Когда тётя Лиза всё это нам рассказывала, она заливалась слезами и винила себя, что не сумела уговорить его остаться. Во время войны их семья с окраины города переселилась в обезлюдевший его центр, в «дом Саламандры», красивое старинное здание, построенное ещё в XIX веке, где до войны жила, в основном, интеллигенция – преподаватели, адвокаты, люди искусства. На входных дверях квартиры тёти Лизы, помню, когда приехали, ещё висела специально прибитая при немцах потускневшая бронзовая табличка с надписью «Elizabeth Lange" (потом её сняли). Если бы дядя остался дома, были полные основания полагать, что вряд ли когда-либо во время оккупации в квартиру «фрау Ланге» вошли бы фашисты с обыском… «Своих» они не трогали.

 Так дядя Мотя и погиб в харьковском гетто вместе с несколькими десятками тысяч других, ни в чём не повинных мужчин, женщин и детей… Та же судьба, как я уже писал, постигла, кроме бабушки и дяди, также моего дедушку Самуила, не покинувшего г. Николаев, где он жил перед немецкой оккупацией. Обстоятельства их гибели узнать не удалось. Харьковские соседи только знали, что они, как и многие их соплеменники, ушли по приказу в гетто, надеясь, что переживут войну в специальных лагерях, а затем будут переселены на «Землю обетованную» для всех евреев – Палестину», как это официально обещала фашистская пропаганда…