Так родители и я стали потихоньку обрастать новыми знакомыми. Первым, после бани, на пиво, отец привел милейшего Николая Даниловича Шевченко, районного ветеринара. Его жена, Татьяна Гурьевна, местный знаменитый окулист, пригласила сделать ответный визит. Они жили при ветеринарной лаборатории, много позже построили рядом свой собственный дом. Никогда, ни в одном доме, я не видела столько красоты, созданной руками хозяйки или хозяина. Несметное количество вышивок, вышитых картин, портьер, чехлов на стулья, диваны (все отличалось изысканным вкусом, нежными оттенками умело подобранных ниток) не создавало впечатления нагромождения и излишеств. Чехлы были из сурового полотна, на подлокотниках и спинках - маленькие букетики незабудок, анютиных глазок. На картинах - зимние пейзажи, тройки, мчащиеся к угасающему закату. До сих пор у нас хранится картина, подаренная в тот первый вечер – на черном бархате – полевые цветы: ромашки, маки, васильки. А какая хозяйка была кулинарной мастерицей! Моя мама, прекрасно готовившая блюда любой кухни: русской, украинской, еврейской, польской и даже киргизской, была очарована ароматнейшими компотами из персиков с абрикосами. А хитрый рецепт Татьяны Гурьевны одновременного консервирования груш, яблок, персиков и абрикос – до сих пор на почетном месте у местных жителей. Дети Шевченко, старший Леонид, тезка моего отца и младший Коля, тезка своего отца, были рады не меньше старших новому знакомству. Одно дело дергать девчонок за косички, демонстрируя друзьям полное к ним пренебрежение, другое – общаться с ними без свидетелей и боязни услышать знаменитое: «Тили-тили тесто…». Мы показывали друг перед другом свое искусство игры в шашки, шахматы, вместе со взрослыми играли в карты и лото, или тихонько сидели в детской, чтобы слушать из гостиной интересные рассказы взрослых о войне, о тыле, о друзьях.
В моем кошельке фотография папы с друзьями: Слева – грузин Сасса (я никогда его не видела), справа – папа, и посередине – капитан Бордин, москвич, мы были у него в гостях в 50-х. Маленькая комнатушка в коммуналке гостеприимно приютила нас на несколько дней. Тесноты не чувствовалось, больше всего запомнился поход в летний кинотеатр на фильм «Убийство на улице Данте» с молодым Михаилом Козаковым. Меня не хотели пускать билетеры, так как фильм запрещен для просмотра детям до 16-и. Взрослые сказали, что я очень маленькая, ничего не понимаю и буду спать. После фильма, меня, опухшую от слез по судьбе главной героини, увидела одна из билетерш. «Ничего себе, маленькая!» - мрачно констатировала она, предрекая мне в мыслях самое порочное будущее.
Умирают мои старики,
Мои боги, мои педагоги,
Пролагатели торной дороги,
Где шаги мои были легки.
Бориса Слуцкий
Нет в живых друзей отца, нет родителей Шевченко, да и мальчикам их за 60. Леня служил подводником в Севастополе, там же женился и развелся, переехал в Золотоношу, живет в отчем доме с какой-то базарной знакомой, с которой и торгует вместе. Коля учился и женился во Львове. С братом не общается, в ссоре, думаю, не поделили отцовский дом. О смерти Николая Даниловича узнала от отца, он приехал в Киев, когда я была на четвертом курсе. Осунувшийся, несчастный. Сказал: «Следующим буду я». Это было в январе, а в мае я хоронила своего отца, не понимая, что его нет, теряя сознание от ужаса, что придется жить без него, и как? Без опоры, и так рано он оставил меня, свою гордость, на нелюбимого мужа в чужом городе, на не понимающую меня никогда маму, и на больную сестру. Более страшного дня и последующих месяцев забытья не было в моей жизни. Как многие говорят: «До и после». Вот так и моя жизнь, была до отца и перестала быть после.
И еще одна пара. Врач Вера Кондратьевна, похороненная в Золотоноше почти в одно время с Татьяной Гурьевной, в 1982 году, и ее муж, Александр Дмитриевич Нечаенко, похороненный, вопреки своей воле, сыновьями-москвичами в подмосковной земле.
Младший его сын, Дима, успел выпустить искренний сборник стихов в собственном оформлении «Серебряный фонарь», где отдает должное памяти мамы и отца. Вот несколько строк из его стихов:
Я и сам живу. как бомж,
вдалеке Украйны милой.
Снится всё одно и то ж:
крест над маминой могилой,
наша хатка в блёклой мгле
белокурых майских вишен.
Там, на горестной земле,
я подрос и в люди вышел.
И ещё, о маме:
Помнишь, брат, как она умирала?
Стала маленькой, серой, как грунт.
И одно только слово "устала"
из запёкшихся выпало губ.
Как похожи его чувства с моими, когда я думаю о том, что стало с моим городом детства, моей страной, мной.
И так грустно мне стало от знанья,
что хиреют родные края,
что такое смешное названье
носит Золотоноша моя,
що пiд небом, де сiється дощик*,
знов самотнiй лелека кричить
i про вiчний вишневий садочок
десь дiвчата спiвають в ночi,
что луна,
как турецкая сабля,
все пути обрубила назад.
Только листья осеннего сада
как костры в преисподней горят.
Мне часто снился городок
родной, и вишни возле хаты
в цвету, и песня "Рiдна мати..."
про вышываный рушничок.
Неяркий свет за хлопающей ставней,
деревья голубые, как во сне...
Ах, скромность довоенных фотографий!
Весёлый гвалт нахлынувших гостей.
Утёсова заводят на террасе
и он поёт, словно бы душу рвёт.
Танцуют все. Сквозь пар круговорот
отец подходит к матери, теряясь,
и, как слепой или как впавший в сон,
наощупь тянется за маминой рукою.
"Сердце, как хорошо, что ты такое!" -
вздыхает, шаркая иголкой, патефон.
Дима окончил Московский Литературный Институт, куда заманивал и мою дочь, но слава Богу, помешала перестройка, и, как знать, может Наташа избежала судьбы Ники Турбиной. Сейчас Дима кандидат филологических наук (диссертация на тему "Художественная природа литературных сновидений в русской прозе ХIХ в.", автор литературоведческой монографии «Сон, заветных исполненный знаков»: Таинства сновидений в мифологии, мировых религиях. Старший сын Нечаенко, Коля, как и покойная Вера Кондратьевна, стал врачом. В советское время защитил диссертацию в области стоматологии, подарив ее с трогательной надписью моей матери, а в пост-советское - вместе с немцами организовал свой бизнес, и теперь он довольно преуспевающий мэн. Но каждый год, в день рождения Веры Кондратьевны или в день ее смерти, они приезжают на ее могилу, чаще одни, без семей, чтобы поклониться самой дорогой на свете, положить цветы, и оставить моей маме какую-нибудь сумму после поминального обеда.
Свободное копирование
