Первой золотоношской подругой стала моя одноклассница Лариса, которая умерла, обретя веру, спасшую ее от безумия. Ее смерть так подкосила меня, что я, как старая лошадь, «упала на ноги», и почти месяц не могла нормально ходить, а хромала и рыдала целыми днями дома, и не могла представить, что той девочки с косичками, которая подошла ко мне на первой моей перемене в новой школе и сказала: «Девочка, давай дружить. Меня зовут Лариса», - уже нет.
Мы редко виделись с ней последние годы, раз или два раза в год, когда я выбиралась от своих домашних забот, но всегда эти встречи были радостны и с распахнутым сердцем, и глаза в глаза, и такое счастье и открытость, которые бывают только в детстве, и которых так не хватает во взрослой жизни. Лариса жила со своей мамой, бывшим фронтовым врачом, Полиной Алексеевной Билык, в старой хатке, в конце города. Другом нашей семьи она стала сразу, я много болела, частые ангины донимали меня без конца. Как и Лариса, наивная, бескорыстная, Полина Алексеевна бежала в любую погоду к больному ребенку, и быстро завоевала признание, как специалист, а, главное, как человек. Я любила ее приходы ко мне, сначала она мыла руки, если на дворе была зима – грела руки возле печки, во время осмотра успевала спеть какую-то песенку, или рассказать занимательную историю. Я любила бывать у них в доме, затерянному среди акаций и охраняемому свирепой овчаркой. Полина Алексеевна пекла вкуснейшие пироги или с вишней и яблоками, или с капустой и печенкой, в зависимости от сезона. Жуя эти произведения кулинарного искусства, мы с Ларисой обменивались трофеями – вырезанными из конвертов картинками, или читали немногочисленные, умещающиеся на маленькой этажерке, но очень интересные книги: «Пармская обитель», „Красное и черное”, „Три цвета времени”. Или просто говорили ни о чем. В отличие от меня, Ларису неплохо одевали, и когда мы подросли, она часто одалживала мне на танцы то свитер, то юбку.