Но после запрещения многострадальных "Новостей" и бегства в Париж от тюрьмы Осипу Константиновичу стало очень жутко. У него были миллионеры родные, но они не поддержали бывшего своего редактора. У него навертывались предательские слезы на глаза, когда он рассказывал о них, не удостоивших его даже ответом на его буквально голодные вопли оттуда. Один из его прежних друзей, человек, обладавший большими средствами, которому О. К. когда-то расчистил путь в литературу, тронутый его рассказом о постигших его бедствиях, незаметно вложил ему в руку бумажку. Нотович обрадовался. Уж очень наголодался перед тем и, когда его приятель вышел (дело было в Cafe Napolitain), быстро развернул кредитку... Он ее швырнул под стол. Соотечественник расщедрился на... русскую пятирублевку.
-- Не вы ли уронили? -- поднял garcon.
-- Нет... Это, верно, господин, который вышел отсюда...
Он бросался во все стороны в поисках работы.
Умолял меня найти ему занятие. Рекомендовал себя в парижские корреспонденты. Разумеется, при его политической честности и широком образовании он в этой роли был бы на своем месте. Но ни одна из газет, когда-то боявшихся конкуренции его "Новостей", не была настолько великодушна, чтобы хотя за нищенский гонорар открыть ему свои столбцы. Брали людей полуграмотных, совершенно незнакомых с международными отношениями, часто сомнительных, случалось даже, заведомых биржевых игроков, в европейской жизни и местном обиходе невежественных, бестактных, плохо говоривших на местных языках и вовсе уж не представительных. Довольствовались базарною дешевкой, но не могли побороть в себе недавнего ревнивого чувства к павшему сопернику. Благороднее всех оказался А. С. Суворин. Как-то перед отъездом в Париж я ему рассказал о бедствиях Осипа Константиновича.
-- Вот что... Я понимаю: он не может подписываться в "Новом Времени". Мы все время были политическими врагами, но пусть об этом знают я, он да вы, и никто больше. Предложите ему писать -- об общелитературных явлениях на западе. Я ему дам на первых порах 1500 фр. в месяц. Если ему нужен аванс -- телеграфируйте -- немедленно переведу тысячу рублей. Или больше.
Нотовича в Париже я застал в ужасном положении.
Он бился из последних сил.
Я передал ему предложение Суворина.
-- Я хорошо понимаю. Алексею Сергеевичу я нужен, как второй хвост собаке. Разумеется, мое положение безвыходно, но... Нет! Я ему очень, очень благодарен. Он один из всех... (Нотович отвернулся, чтобы скрыть свое волнение), но понимаете... Я не могу, не могу. Ведь я чуть ли не пятнадцать лет боролся с ним... Нет, не могу... Я напишу ему сам... Между нашими не нашлось ни одного такого. Ни одного! Все от меня, как от чумного! Вы знаете, что мне ответил ***...
И он назвал крупного московского издателя.
-- "Кому вы нужны теперь? Сверх того, я боюсь, что мне и моему делу вы принесете несчастие, преследовавшее до сих пор и вас, и все ваши предприятия. Вы -- человек сплошной неудачи и потом -- чем таким вы ознаменовали себя как писатель? Мы ищем людей талантливых, а вы один из тех, которых приходится по сорока на дюжину"...
-- А между тем, когда у меня была газета, он часами просиживал у меня в приемной и был слаще меда... Разумеется, мед часто киснет...
Свободное копирование
