Особым искусством находить меценатов обладал поэт Аполлон Аполлонович Коринфский. Небольшого роста, с длинными, до плеч, рыжими кудрями и пышной, раздвоенной на конце бородой, одетый в сюртук, боковые карманы которого оттопыривались от рукописей и книг, он просиживал в ресторане в компании до закрытия, докучая собутыльникам чтением своих стихов.
Коринфский — не псевдоним, такова была настоящая фамилия рыжекудрого поэта. Этой фамилией наградил его отца — крепостного — самодур помещик, вдобавок, в насмешку, навязав ему имя греческого бога. Отец, по странному капризу, назвал Аполлоном и сына, хотя с греческим богом поэт имел весьма отдаленное сходство. Из существ, созданных фантазией, он скорее походил на потешного гнома.
Коринфский и пил, и работал, как говорится, запоем. Засядет, бывало, у себя в кабинете недели на две и пишет стихи, вытягивая длиннейшую ленту. Овладев элементарной техникой стихосложения, писал без срывов и достижений банальные, без ярких образов, тусклые и неинтересные вещи. Печатался, главным образом, в изданиях Сытина, Сойкина и Маркса, и ухитрялся издавать толстые, как кирпич, на хорошей бумаге, сборники своих произведений.
Наработавшись вдоволь и исчерпав вдохновение, Коринфский "продавал", как он сам выражался, новые рукописи издателям, получал деньги и "пускался во все тяжкие". Когда он появлялся в ресторанах, вокруг него сразу образовывалась компания прихлебателей, любителей попить и поесть на чужбинку. Когда кошелек поэта истощался, он вскакивал и исчезал, бросая на ходу:
— Подождите, я сейчас разыщу какого-нибудь мецената.
Он пробегал по ресторанным залам, заглядывал в отдельные кабинеты и почти всегда возвращался с незнакомцем, которого торжественным тоном представлял компании:
— Вот вам меценат, прошу любить и жаловать. Угостит водкой, а, может, расщедрится и на коньячок. А ты, дядя, не скупись. Раз хочешь сидеть за одним столом с писателями — за эту честь и удовольствие нужно платить!
Меценат присоединялся к компании и вынужден был раскошеливаться. Иногда это был богатенький студент, иногда чиновник или служащий какой-нибудь коммерческой фирмы, а однажды в роли мецената очутился запьянствовавший швейцар какой-то гостиницы. Надо ему отдать справедливость, он оказался щедрым и заплатил по счету порядочную сумму. Впрочем, швейцары гостиниц имели большие доходы и часто, не бросая службы, являлись крупными домовладельцами и, в конце концов, становились богаче своих хозяев.
После закрытия ресторанов в три часа ночи, Коринфский обычно предлагал компании отправиться в ночную чайную. Ночные чайные открывались в четыре часа утра, а иногда торговали без перерыва и днем и ночью.
— Стоит ли? — не решались продолжать кутеж собутыльники. — Чаю мы твоего не видели!
— Чаю? — обиженно восклицал Коринфский, — да что вы — вчера родились? Младенчики? Нам там беленького чайку в чайниках с почтением подадут! Наконец, а это что?
И он с торжеством извлекал из необъятного кармана своего потертого сюртука запасливо захваченную в ресторане бутылку коньяку. Этот аргумент сразу разрешал все сомнения.
В ночной чайной, среди извозчиков, проституток, сутенеров, воров, газетчиков и шоферов, компания усаживалась и сидела чуть ли не до полудня, закусывая "белый чай" дешевым рубцом, который завсегдатаи чайной называли "рябчиком". Расходились сонные и обалдевшие, чтобы встретиться снова вечером в кабаке.
Такова была жизнь большинства рядовых писателей. Жизнь без идеалов, без идей, без руля и без ветрил. Днем — редакции, выклянчивание авансов, вечером — кабак.
Как-то в литературной компании я выразил сомнение в праве писателя пользоваться угощениями и мелкими подачками так называемых меценатов. На меня посмотрели как на наивного чудака и снисходительно разъяснили мне, почему можно даже требовать угощение от меценатов. Разъяснения эти сводились к следующему:
— Писатель своими произведениями приносит огромную пользу обществу, но труд его оплачивается очень низко, на гонорар он существовать, тем более пьянствовать, не может. Кроме того, у него бывают периоды, когда на продолжительное время его оставляет вдохновение. Наконец, он может даже маленькое стихотворение обдумывать полгода. Святая обязанность общества в лице меценатов, любителей литературы, всемерно поддерживать писателя, вплоть до графина водки и десятки взаймы без отдачи. Писатель выше толпы, он избранник, почти жрец. Его должно поддерживать общество, он вправе от него этого требовать.
Жалкие были мысли у прежних "инженеров человеческих душ", жалкие нравы и жалкие меценаты.
52 Коринфский А. А. (1868-1938) -- поэт, прозаик. Карпов неверно пишет о происхождении его фамилии: по свидетельству самого Коринфского, его дед, мордовский крестьянин М.П.Варенцов, окончил Академию художеств и за выпускной проект "в коринфском стиле" получил золотую медаль, звание академика и новую фамилию.
Сотрудник Библиотеки им. Ленина Н. Н. Ильин, вернувшись из ссылки, куда он попал в сентябре 1930 по так называемому "академическому делу", поселился в 100-километровой зоне от Москвы, в Твери, на квартире местного кооператора и библиотекаря Николая Оттовича Широкого. "Через него я, -- вспоминал Ильин, -- познакомился с известным поэтом Аполлоном Коринфским, доживавшим тогда вместе с женой свои дни в Твери в забвении и большой нужде.
Однажды к моему хозяину зачем-то явился на редкость красивый старик, несмотря на явную свою дряхлость, державшийся чрезвычайно прямо и одетый в сильно поношенное, но когда-то щегольское пальто и итальянскую, с большими полями шляпу. "Аполлон Аполлонович Коринфский", -- представил мне его Николай Оттович. Седая вьющаяся шевелюра обрамляла высокий лоб гостя. Его пышные длинные усы, подстриженная по-ассирийски бородка были белы, словно снег, и почти элегантны. Но выразительные когда-то большие голубые глаза смотрели теперь безжизненно и тускло и делали все лицо похожим на маску. Единственный проблеск чувства мне удалось уловить в его погасшем взгляде, когда Коринфский заговорил о заветном своем желании занять место на литераторских мостках Волкова кладбища. Стихов Коринфский более не печатал. После Октябрьской революции в его поэзии не нашлось нот, созвучных ей. Единственным источником существования "бывшего поэта" была нищенская пенсия, которую он сумел выхлопотать, доказав свой многолетний литературный стаж. По временам ему удавалось получать корректуру из имевшейся в Твери типографии, где набиралась местная газета. Но с развитием бумажного кризиса этот заработок стал реже.
Свободное копирование
