6. Меценаты
Андрусон сидел за столиком под искусственной пальмой во вновь открытом кафе Андреева и беседовал с высоким, солидным мужчиной в добротном пальто и серой фетровой шляпе.
Кафе Андреева помещалось под Пассажем, но подвал этот был значительно меньше, чем в Кафе де Пари, более уютен, и сиял новой отделкой и обстановкой. Публика кочевала из Кафе де Пари к Андрееву и обратно. В прогале между столиками вечером двигался непрерывный людской поток.
Я подсел к Андрусону и он познакомил меня со своим собеседником.
— Поздняков-Ухтомцев! — представился тот.
"Писатель!" — решил я, хотя такой фамилии в журналах я не встречал. Внешний вид моего нового знакомого не совсем соответствовал моей догадке. Правда, у него были длинные волосы, гораздо длиннее, чем это было принято, но солидность и добротность его одежды скорее указывали на дельца. Да и толстый дорогой портфель в те времена носили лишь сугубо деловые люди. По крайней мере, в то время я никогда не встречал ни одного писателя с портфелями. Не носили портфелей и журналисты. Когда он отошел на минутку к какому-то знакомому, я спросил Андрусона, кто это такой.
— Меценат, но не из щедрых, издатель, но не из крупных, а в общем — порядочная сволочь, — ответил тот. — Пишет скверные стихи и имеет отвратительную привычку читать их в компании. Впрочем, может угостить дежурным блюдом и водкой, если расщедрится. Но хуже всего — сам не пьет!
Вернувшись к столику, Поздняков неожиданно предложил мне написать стихи для его журнала.
— Могу вам дать небольшой аванс, — заявил он, — но предупреждаю — перепечаток не беру. Нужно написать специально для меня, так как журнал мой специальный. Сейчас я вам покажу номерок.
Он стал рыться в портфеле. Предложение его, признаюсь, немало мне польстило. Кроме того, и аванс мне был — как манна с неба. Денег у меня было ровно столько, сколько требовалось на расплату в кафе, а перспектив — никаких.
Между тем, Поздняков извлек из портфеля солидный, как и он сам, номер журнала, в цветной обложке, типа еженедельника, но потолще, на хорошей бумаге. "Журнал "Ресторанное дело", орган трактирного производства", с удивлением прочитал я. Журнал печатался на хорошей, глянцевитой бумаге, с фотографиями и карикатурами. Половина страниц была заполнена объявлениями различных ресторанов. Остальной материал являлся "рекламой в тексте" тех же ресторанов.
Заметив мое смущение, Поздняков проговорил с оттенком гордости:
— У меня печатаются многие известные поэты. Вот — Леонид Иванович печататься в "Ресторанном деле" за грех не считает. Яша Годин тоже. И без всяких псевдонимов, я их терпеть не могу. Плачу я тридцать копеек за строчку и десятку обычно даю авансом!
Десять рублей в то время устроили бы меня до получения гонорара в других журналах. Но печататься в "органе трактирного промысла" было жутковато, и я удержался от соблазна. Чтобы не обидеть нового знакомого, я заявил:
— С удовольствием напишу для вас стихи, но вам нужны все-таки специфические, и я не знаю, сумею ли я дать что-нибудь подходящее. Во всяком случае, считаю, что пока брать аванс я не вправе.
Поздняков понял мою "дипломатию" и, видимо, обиделся. Свой журнал, даже по литературным достоинствам, он ставил не ниже других. Что же за стихи известных поэтов он печатал? Андрусон, например, специально для него написал такой "перл":
Господи, боже мой!
Пьяный я пришел домой!
Горький пьяница я!
Господи, воля твоя!
И так далее, в этом же роде. И это "стихотворение" было напечатано в журнале "Ресторанное дело" за полной подписью известного в то время поэта.
Свободное копирование
