После четырехдневного пребывания в Праге все Августейшие гости начали готовиться к отъезду, и мы собирались отправиться в Силезию, как вдруг утром, когда уже поданы были экипажи, Государь, подойдя к Фердинанду, сказал ему: "У меня есть до вас просьба: позвольте мне съездить в Вену, чтобы засвидетельствовать мое почтение вдовствующей Императрице, вашей матушке и вдове друга брата моего Александра и моего". Этот неожиданный вызов очень тронул бедного Фердинанда, который принял его с живою радостью и благодарностью (Выделенные слова замараны, и против них написано императором Николаем: "C'est faux; nous revenions de l'exercice a tir d'artillerie en caleche, quand je lui demandais ses ordres pour Vienne; il me repondit comme si la chose etait tout ordinaire, qu'il me chargeait de ses compliments a rimperatrice-mere, et ce ne fut que quand l'imperatrice regnante marqua sa surprise, qu'il comprit qu'il у avail quelque chose sortant de l'ordinaire" ("Неверно; мы возвращались в коляске с артиллерийских учений, и я спросил его, что от его имени передать в Вену; он ответил как бы между прочим, что просит засвидетельствовать свое почтение Императрице-матери, и только после того, как он увидел на лине царствующей Императрицы удивление, он понял, что сказал что-то не совсем обычное" -- фр.)). Затем Государь попросил у князя Меттерниха письма к его жене, и мы немедленно покатили в Вену. Императрица же направилась к Фишбаху, замку дяди своего, принца Вильгельма.
Тайна поездки в Вену не была поверена никому, кроме меня, и лишь накануне уже вечером я послал вперед фельдъегеря заказывать лошадей на мое имя. Только поутру, в день отъезда, было сообщено о нашем плане Татищеву, и он вручил мне ключи от венского своего кабинета, так как Государь намеревался остановиться в посольском доме.
Князь Лихтенштейн, готовившийся садиться в коляску, чтобы следовать за нами в Силезию, узнал о перемене маршрута, к крайнему своему изумлению, только в самую минуту отъезда. Все были в восторге от этой любезной внимательности Государя.
Благодаря огромным тринкгельдам, которыми я щедро наделял почтальонов, и рвению князя Лихтенштейна, всеми средствами старавшегося оживить хладнокровную флегму почтосодержателей, которым еще никогда не приходилось видеть таких спешных путешественников, мы мчались с обычною нашею быстротою и в дороге немало тешились строгим инкогнито Государя, ехавшего в качестве моего адъютанта. Я принимал возможно серьезный вид и по временам делал молодым офицерам моей свиты выговоры за их шум и громкий смех, а на одной станции, пригласив отужинать с собою почтосодержателя, мы очень забавлялись его кислым расположением духа.
Переезд был совершен всего в одни сутки, -- неслыханная скорость для этого края, где ни почтальоны, ни их лошади, ни сами проезжие никогда не торопятся.
Подъезжая к Вене, Государь взял к себе в коляску князя Лихтенштейна, а я сел с молодым адъютантом последнего, и мы поехали, моя коляска впереди, прямо к посольскому дому, не обратив на себя внимания прохожих, кроме нескольких только лиц, узнавших меня и казавшихся удивленными моему внезапному появлению. Ворота дома были заперты, и когда я выскочил из коляски, швейцар при виде русского генерала, за которым следовал еще другой экипаж, так сильно раззвонился, что слуги и чиновники сбежались со всех сторон, как бы по набату. Один из лакеев узнал меня и повел по парадной лестнице, не замечая, кто идет за мною, а когда я спросил, где кабинет посла, и показал ключ от него, то и этот лакей и все прочие посмотрели на меня с удивлением. Тут Государь, шедший позади меня, обратился с вопросом к другому лакею, родом русскому, не видывал ли он когда-нибудь его фигуры на петербургских улицах, и этот вопрос поразил всех, точно электрический удар. Я едва успел велеть затворить снова ворота и никого не впускать, как вся улица была полна народом.