Я занял опять обычное место в государевой коляске, и мы поехали через Бреславль, не останавливаясь до Ловича, где дожидался государя фельдмаршал Паскевич, а оттуда, отдохнув лишь несколько часов, следовали далее на Варшаву тем трактом, которым шла наша армия в последнем действии кровавой польской драмы. По мере приближения нашего к городу, взгляды наши с любопытством и удовольствием останавливались на позициях, которые были укреплены мятежниками и с таким мужеством взяты с боя нашими войсками. Наконец в Воле, за две версты от Варшавской городской черты, мы вышли из коляски, чтобы подробнее осмотреть верки, возведенные в этом местечке, о прежнем существовании которого свидетельствовала лишь сохранившаяся церковь, пронизанная ядрами. Хотя с тех пор прошло три года, и хотя снег скрывал глубину рвов, все нельзя было не дивиться силе этих укреплений и той львиной храбрости, которая, несмотря на мужественную защиту многочисленных вражеских сил, умела преодолеть все эти препятствия. Вид Воли есть величественнейший памятник и для полководца, и для его армии, а Паскевичу выпал счастливый удел быть самому живым истолкователем этого несокрушимого памятника его славы. Государь обошел все укрепление и изъявил фельдмаршалу и некоторым из находившихся тут генералов, также участвовавших в этом славном деле, свое благоволение в таких милостивых выражениях, которые порадовали их, конечно, еще более, чем все полученные за это дело ордена.
Из Воли мы отправились прямо в Александровскую цитадель.
Поляки приняли там своего монарха с усердием, весьма странно противоречившим образу их действия за четыре года перед тем. Точно так же приветствовали государя громкими кликами при обозрении им укреплений и при осмотре корпуса графа Ридигера. На лицах зрителей выражались радость, надежда и вместе изумление, что победитель их с такой доверчивостью является посреди народной толпы, потому что за ним не следовали даже и казаки, обыкновенно сопровождавшие экипаж фельдмаршала.
После смотра государь, в маленькой коляске с одним фельдмаршалом, объехал некоторые кварталы Варшавы и вышел у дворца, чтобы сделать визит княгине Паскевич. Потом, пересев в дорожную коляску, он отправился в Новогеоргиевск, где провел двое суток в разных осмотрах и в занятиях с фельдмаршалом делами Царства.
Из Ковна, где также был сделан смотр части корпуса генерала Оффенберга и где государь принял с докладом генерал-губернатора князя Долгорукова, мы свернули с шоссе, и восемь дюжих лошадей едва могли тащить нашу легкую коляску по жмудским дорогам, обратившимся от ноябрьских дождей в непроездные грязи.
К закату солнца мы прибыли в Шавли, куда по маршруту в этот же день ожидалась императрица на возвратном пути ее из Берлина.
Государь остановился в отведенном для его ночлега дома шавльского помещика, графа Дмитрия Зубова, и тотчас занялся привезенными из Петербурга бумагами, доставлявшимися оттуда и в этот раз, как и во все его поездки, дважды или трижды в неделю, и за которые он, несмотря на утомление от дороги, немедленно принимался, хотя бы то было и ночью, никогда не задерживая их у себя долее полутора суток, а часто возвращая с ними курьера даже через двенадцать часов после его приезда.
Около 9-ти часов вечера доложили, что едет императрица. Государь выбежал навстречу, преднамеренно в сюртуке Кавалергардского полка, которого она шеф.
Дороги были так дурны, что все экипажи свиты, тяжело нагруженные, отстали, и императрица, не имея с собой ничего для смены, принуждена была занять у хозяйки даже нужное для ночлега белье. В этом же положении находилась и сидевшая в карете у императрицы великая княжна Мария Николаевна, что не помешало, однако ж, всем весело поужинать и расстаться уже после 11-ти часов. Наследник, переночевав, тотчас продолжал свой путь на Ригу.
Несмотря на все ожидания, кареты с горничными не приехали еще и к утру, и сколько ни старались продолжить время завтрака, надо было, наконец, решиться ехать далее без них. Государь, сев в карету к императрице и оставив великую княжну в Шавлях до прибытия ее экипажа, приказал мне также дождаться камер-юнгфер и потом взять одну из них с собой, в его коляске, с самонужнейшими вещами. Остальные экипажи прибыли только спустя часов пять или шесть по отъезде государя, и я тотчас поспешил исполнить данное мне приказание, но мы поспели в Митаву уже часом после выезда оттуда императорской четы. В доме Дворянского собрания, где она удостоила принять обед, оставалось еще много начальствовавших лиц, дворян и дам, и князь Волконский решился остаться тут в ожидании приезда великой княжны, которая отстала далеко позади меня и с которой нельзя было рисковать переправиться, при наступившей уже ночной темноте, через Двину у Риги.
Я прибыл к этой переправе с моей спутницей в 11 часов ночи. Государя и императрицу перевезли через реку на особо приготовленном для того большом пароме, посредством прикрепленных к воротам, на противоположном берегу, канатов. Но лед на Двине так уже сгустился, что переправа даже и на этом судне совершилась с чрезвычайным трудом, и государь, во избежание всяких приключений, запретил перевозить других в продолжение ночи. Несмотря на то и на крик и вопль моей камер-юнгферы, зная, как она необходима императрице, я отважился нарушить это запрещение и в отысканной у берега лодке, собрав наскоро несколько матросов, пустился с Божьей помощью в путь. Скопившийся у берега лед сначала долго нас задерживал, но потом при довольно сильном и благоприятном ветре мы подняли парус, и наша лодка кое-как прорезала себе проход сквозь льдины, так что через полчаса, несмотря на туман, застилавший от нас даже городские огни, мы причалили к противоположному берегу, откуда тотчас поехали во дворец. Здесь неожиданное появление камер-юнгферы чрезвычайно обрадовало императрицу, уже готовившуюся идти опочивать. Она милостиво и с свойственной ей лаской поблагодарила меня за все вынесенное для ее удобства.
На следующее утро стоило больших трудов перевезти через реку Марию Николаевну. Лед уже сплошной массой остановился на Двине, так что пришлось его прорубать и увеличить число рабочих при воротах. Я с наслаждением любовался бесподобным личиком 15-летней великой княжны, выражавшим совершенное спокойствие, в резкую противоположность с чертами князя Волконского, пришедшего в себя только тогда, когда он ступил на землю.
По увеличившемуся, вследствие шавельской встречи, числу экипажей, требовавших и большего числа лошадей, решено было наследнику со мной ехать вперед, а их величествам остаться еще на день в Риге. Наследник сел в свою коляску с Кавелиным, а я ехал за ними с государевым доктором. За несколько станций до Петербурга был уже санный путь, мы пересели в сани, высланные к нам навстречу.
26-го ноября благополучно прибыли в Петербург и их величества.
Свободное копирование
