Возвращаюсь к литературе. Все, о чем я упоминал доселе, было в первой четверти нынешнего столетия. С того времени и литература и читатели много переменились. Не скажу, чтобы в читателях было тогда более вкуса; но они состояли из другого, образованнейшего класса. Переменился не вкус; переменились читатели. Прежде сами авторы образовывали вкус читающей публики; нынче они сами применяются ко вкусу читающих. Нынешняя наша литература богаче числом произведении и читателей; до каких? А прежняя хоти была беднее числом и тех и других, но она была изящнее, разборчивее в цели и в средствах, метила на образованнейший круг читателей, и действительно класс читателей был образованнее нынешнего.
Прежде журналы были служителями литературы; ныне они над ней господствуют. Прежде не они, а писатели давали направление литературе; ныне сами писатели подчинены направлению журналом. И потому прежде литература наша была в руках всех писателей; ныне в руках двух-трех лиц, т. е. журналистов. А так как ныне она приняла еще характер торговый, то позволительно и сравнить ее с торговлей: монополия вредна для торговли; вредна и для литературы. И потому, при всем обилии произведений, которое привело время и пример литературных образцов Европы, она не может не быть несколько одностороннею: т. е. хотя род и форма произведений могут изменяться через несколько времени, прогрессивно, по в одно и то же время все они бывают ныне одного и того же рода и вида. Например, было время, когда требовалось исторических романов по образцу Вальтер-Скотта; ныне требуется домашних, семейственных романов, на мапер английских. Одним словом: прежде всякий писал по-своему; публика и журналы разбирали только то, что хорошо, что худо; ныне требуется, чтоб всякий писал только то, что в ходу, и писал бы так, как все пишут в его время. Если б появилась ныне классическая ода, как бы она ни была превосходна, ее осудили бы непременно; или бы, по крайней мере, о ней умолчали, и то в таком случае, когда предмет ее не позволяет осуждений; а тогда появилась вдруг первая баллада Жуковского, и ее приняли с восторгом, несмотря на то, что так не писали в то время. Итак, мы стали богаче произведениями литературы; но не подвинулись нисколько вперед в чистых понятиях о литературе: они нынче у нас условные, подчиненные времени, как мода. Поэзия совсем упала.
В домах светских, в домах высшего общества, редко увидишь ныне русские журналы, А где нельзя было найти "Московского журнала" и "Вестника Европы" Карамзина, или того же Вестника до 1814 года, или "Сына Отечества",который после войны обратился тоже к литера-туре? — Зато этих журналов нельзя было найти у лавочников или по трактирам, где, как я слышал, нынешние пользуются известностию. Конечно, и нынешние журналы не все наследовали читателей "Благонамеренного", о котором сказал Пушкин:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С Благонамеренным в руках?
однако у которых есть читатели этого рода, то уже гораздо в большем количество, чем у Благонамеренного. — Это не значит, чтоб я сравнивал с ним нынешние журналы. Они, без всякого сомнения, выше, и по литературе, и по статьям о науках, которые и в лучших журналах прежнего времени появлялись редко и которые составляют лучшую сторону нынешних. Я не сравниваю, а говорю, что было и что есть.
При первом издании моих Мелочей в одном петербургском журнале похвалили их; но не хвалят моих мнений: не нравятся мои замечания; но нравится, зачем я рассуждаю о литературе. Я отвечал и то же повторяю ныне, что рассуждаю совсем не для журналистов, а для читателей. Первым, может быть, неприятно, что я краткими моими замечаниями говорю невыгодную правду; а из последних некоторые, может быть, довольные, что я навожу их на прямую точку зрения. Я хочу показать читателям, особенно иногородним, что не все же принимают направление журналов за законодательство в литературе.
Сим заключаю до времени мои Мелочи. Если буду продолжать их, то мне останется писать ужо о тех литераторах, с которыми я имел ближайшее и долговременное знакомство. Им намерен я посвятить каждому статью отдельную. Но будет ли это исполнено, не обещаю. О людях, недавно живших между нами, говорить трудно; к ним примыкают еще наши пристрастия, наши выгоды, наша дружба и ненависть.
Свободное копирование
