Отчего произошло его помешательство? Многие приписывали это неудовлетворенному честолюбию; другие эпикуреизму, расстроившему органы. — Ни то, ни другое; — а последнее решительно несправедливо. Всех вернее, кажется, угадывал это мой дядя, Иван Иванович Дмитриев. Батюшков, как я сказал уже, был воспитан в доме Михаила Никитича Муравьева. С его сыновьями был он в связи дружественной. Очень вероятно, что они открывали ему свое известное предприятие. Батюшков, с одной стороны, не хотел изменить своему долгу; с другой, боялся обнаружить сыновей своего благодетеля. Эта борьба мучила его совесть, гнела его чистую поэтическую душу. С намерением убежать от этой тайны и от самого места, где готовилось преступное предприятие, убежать от самого себя, с этим намерением отпросился он и в Италию, к тамошней миссии, и везде носил с собою грызущего его червя, К этому могло присоединиться и то, что он был недоволен своею службою и посланником. По этой причине он должен, был возвратиться в Россию; а там-то и грызла его роковая тайна.
Хотя это только догадка; но если она справедлива, то, может быть, поэтому-то он, в сумасшествии, и возненавидел всех прежних друзей своих, с виновными вместе и невинных. Известно, что он не мог слышать о них равнодушно и прервал знакомство даже с Жуковским, которого девственная чистота души известна. Все сметались в его памяти, и все сделались ему равно чуждыми.
Несмотря на свою скромность и осторожность, Батюшков доказал свое остроумие и насмешливую сторону своего ума шутливым стихотворением "Видение на берегах Леты", которое в наше время было напечатано, хотя с некоторыми пропусками, в "Русской Беседе", изданной в пользу Смирдина в Петербурге, 1841 года. — Вероятно, издателю попалась неверно переписанная рукопись. Вот дополнение:
...По слову: стой!
Кивнула бледна тень главой
И вышла с кашлем из повозки.
"Кто ты? — спросил ее Минос, —
И кто сии?" — на сей вопрос:
"Мы все с Невы, поэты росски! —
Сказала тень. — "Но кто сии
Несчастны, в клячей превращенны?" —
"Сочлены юные мои!
Любовью к славе вдохновенны,
Они Пожарского поют
И тянут старца Гермогена!
Их мысль на небеси вперенна,
Слова ж из старых книг берут!
Стихи их, хоть немного жестки,
Но истинно варяго-росски!" —
"Да кто ж ты сам?" — "Я также член!
Кургановым писать учен:
Известен стал не пустяками:
Терпеньем, потом и трудами;
Аз есмь зело Словенофил!" —
Сказал и книгу растворил.
При слове сем в блаженной сени,
Поэтов приподнялись тени...,
После стихов:
Тот книжку потопил в струях,
Тот целу книжицу с собою
недостает в печатном следующего продолжения:
Один, один Словенофил,
И то, повыбившись из сил,
За всю трудов своих громаду,
За твердый ум и за дела
Вкусил бессмертия награду:
Поставлен с Тредьяковским к ряду,
Свободное копирование
