Раздел Второй Семья
Глава 4
На фото Семья Руденко. Слева направо: Отец Калина Григорьевич, мать Пелагея Васильевна, стоят дети: Алёша, Мария, Евгений, Вера. (Николай в Магнитогорске), сзади - отчий дом (без крыши). Проводы Марии и Евгения в Ленинград на учёбу.
Родители
Надо отметить, что отец наш был одаренным человеком от природы. Образование четыре класса мало, что давало для устройства на работу в годы после коллективизации.
Раньше семья сама себя обеспечивала, имея необходимое подсобное хозяйство и обрабатывая земельный участок. Нужно было учиться. Он на «отлично» окончил курсы десятников, пропагандистов, затем шоферские курсы. Профессия водителя стала его любимым делом на долгие годы.
Великолепная память и мощное желание учиться позволяли ему без особых усилий страницами запоминать изучаемый материал. Позднее, десятилетия спустя, он вдохновенно и точно цитировал отдельные абзацы учебника по устройству автомобиля, показывая нам пример отношения к учебе.
А каким он был рассказчиком! Мы заслушивались его рассказами на ночь. Иногда вечером, перед сном, устроившись вокруг него, мы умоляли рассказать очередную сказку, обычно обогащенную его собственным воображением, или сказку-быль, случившуюся с ним, или сочиненную им самим, с продолжением в следующие дни. Я порой засыпала, но старшие готовы были слушать его до утра.
Виртуозно владея игрой на гармошке, в молодости он был первым парнем на деревне. Дома были гармошка, гармошка-хромка, позднее появились итальянский полуаккордеон, гитара, балалайка, мандолина, скрипка, рояль… Особое предпочтение отец отдавал скрипке: «Скрипица – всей музыки царица», - говорил он и мечтал о том, что кто-то из нас будет на ней играть. Сам же он играл на гармошках, мандолине, балалайке и иногда брал в руки смычок. Голос у него от природы был громогласный. Под свой аккомпанемент он пел «Когда б имел златые горы», «Глухой неведомой тайгою», «Шумел камыш», «Девчоночка Сара» и т.д.
Наша мама была женщиной крепкой, обладавшей хорошим душевным и физическим здоровьем. Вся семья держалась на ней и в годы войны, когда отец был на фронте, и в мирное время, когда он был в постоянных заботах о заработке вдалеке от дома. Примечательны были письма, которые отец писал с фронта домой. Они всегда были в стихотворной форме. Когда они приходили, то читать их собирались все соседи.
Главным помощником мамы был старший сын Николай. Приходилось и дрова колоть, и воду носить, и глину замешивать для очередного ремонта потолков, и ухаживать за подворьем (в 40-е годы дома держали корову, в пятидесятые - кабана и другую живность).
Мама была певуньей и в молодости играла на гитаре. Со своей сестрой тетей Тоней они нередко, бывало, пели в два голоса. В основном же вся жизнь проходила в постоянных заботах о детях. Благо, она хорошо шила и вечно перекраивала и перешивала одежду, что от старших переходила к младшим.
В пятом классе перед началом учебного года у меня не оказалось школьной формы. В то время школьная форма была обязательной. Положение, казалось, было безвыходным. Какой же для меня была радость, когда утром я увидела висевшую на стуле готовую, с юбкой в складочку, светло-коричневую отглаженную форму, перешитую из маминого штапельного платья. Мама всю ночь готовила для меня этот наряд.
Нередко мы просыпались утром, (не позднее восьми часов), когда в комнатах было уже убрано, полы вымыты, обед сварен. Старшие Николай и Мария постоянно помогали по дому, но главной заботой у них была учеба в школе по домашнему неписаному уставу. Мы не подводили своих родителей. Им никогда не нужно было являться в школу по принуждению, по вызову.
Отец часто брал нас в рейсы. Сыновья ездили с ним и в Тургай, и в Амангельды, за пятьсот километров от города. Он научил их управлять машиной. Меня же он брал на более близкие расстояния: Джетыгора, Урицк, Викторовка, Аманкарагай, Боровое, где жила старшая сестра отца тетя Соня со своим многочисленным семейством.
С детства я любила запах машины, мне нравилось ездить, смотреть из окна кабины на без конца меняющийся пейзаж. Я знала запах маслозавода. Сейчас так пахнет редкий молочный магазин, в котором соблюдаются все нормы санитарии. Я знала на вкус закваску для кисломолочных продуктов, пахту, которая была вкуснее иного нынешнего кефира. Этими «вкусностями» угощали меня мастера на маслозаводах, где я бывала с отцом.
Однажды в дождь на слякотной дороге в машине сорвалась передняя тяга, и нас понесло в озеро. Мы остановились на глубине сантиметров шестидесяти. Впереди виднелись огни деревни. Отец сумел как-то выправить тягу, и мы кое-как дотянули до жилья. Женя рассказывал, что в отдельные моменты отец мог в рывке приподнять край грузовой машины.
Отец был охотником, и у него всегда в кабине было с собой ружье, на которое имелось разрешение. Охотился он, в основном, на сурков, что попадались по дороге. В степи в сумерках далеко был виден зверек, который, точно столбик, стоял на песочном бугорке у своей норы. Достаточно было малейшего беспокойства, чтобы он мгновенно юркнул в свое убежище.
У отца были минуты, когда наплывали воспоминания о родителях, их роковой судьбе, и нестерпимая боль пронзала все его существо. Он останавливал машину у края дороги, выходил из кабины и шел, шел в степь, шел, не разбирая дороги, пока не падал в траву, забываясь в рыданиях, которые теснили его грудь и рвались наружу, освобожденные отсутствием людских глаз и повседневных условностей. Так было раз или два. Об этом рассказывал сам отец. Он очень сильно переживал безвременную гибель своих родителей и долго не мог смириться с их потерей.
Родительские доброжелательность, коммуникабельность, сердечность, отзывчивость, впечатлительность, бескорыстность в отношениях с людьми передались и всем нам.
Отец, хорошо владея разговорным казахским языком, был желанным гостем в каждом ауле. Он, встречаясь с казахами, мог свободно общаться с ними, прочесть казахскую молитву, сыграть и спеть казахскую песню, прочитать сочинённый им стих на казахском языке, чем приводил в восторг всё немногочисленное население, и с возгласами: «Аксакал! Аксакал!» его приглашали на самое почетное место в юрте. В памяти остались казахские песни: «Кара торгай», и «Руффадиля», которые иногда пел отец, садясь за гармошку.
