Опять пришлось укладываться и собираться. В первых числах ноября мы с папой выехали в Одессу. Осень на юге стояла чудесная. Дороги были сухие. Пришлось сделать 360 верст лошадьми до Елизаветграда и 15 час. до Одессы по железной дороге. На станциях по дороге всюду были готовы лошади и квартиры. Ехали шестериком, потому что хорошо помню, как я объясняла Леле, что мне 6 лет и мы едем на 6-ти лошадях. Лелю вряд ли очень поразила эта аналогия. Его более занимали длинные бакенбарды Антона, с которым он не расставался, сидя с ним на козлах; в карете его укачивало.
Мы приехали в Одессу в 10 час. вечера. На вокзале нас встретила толпа -- вероятно, судебное ведомство с Новосельским во главе. Нас проводили до квартиры, совершенно меблированной, в доме Сабанского, на Софийской улице.
Ясно помню эту квартиру, в которой мы прожили две зимы. До мелочей помню большую гостиную с роялем, драпировки и мебель, обитую желтым шелком, и на овальном мраморном столе -- всегда букет свежих цветов из оранжерей, таких цветов, каких позже я что-то не видала. Помню небольшую приемную без окон, освещенную стеклянным потолком, и обитую зеленым сукном столовую направо от гостиной и кабинет мамы налево; далее -- спальня мамы, а через коридор, деливший квартиру на две половины,-- кабинет и спальня папы, наши две детские и комнаты Иды и Дуняши. Большое, каменное, высокое парадное крыльцо всходило во двор, от которого начинался сад. В глубине двора была конюшня, где поставили наших серых коней и клетку с белыми кроликами.
Ида говорила с нами только по-немецки, и Леля, сперва невзлюбивший этот язык, вскоре уже свободно говорил на нем, очень привязавшись к этой немолодой и некрасивой девушке с высоко взбитой прической и внушительными бородавками на щеке.
Играли и занимались мы все больше на нашей половине. Мама звала меня только на уроки музыки и французского языка. Саратовская простуда все еще сказывалась: она кашляла и чувствовала большую слабость, но все-таки много принимала и выезжала вместе с папой. В Одессе нашлись старые знакомые и родные. Новосельский, городской голова, был женат на Дегай, приятельнице мамы по Институту, Л. И. Вучетич приходилась маме кузиной {Дочь Н. П. Синельникова, б. Иркутск ген.-губерн. Вост. Сибири и Соф. Лавр. Варнек.}. Лариса Николаевна Вутетич была замужем за австрийским подданным, коммерсантом черногорцем, Ст. Мих. Вучетич-Белицким, ведшим большую торговлю хлебом с Англией. В Одессе была хорошая опера, большое общество и мягкий климат -- 8о тепла в тени в декабре. Но разлуки с папой и тут преследовали бедную маму.
С первых чисел января 1869 г. папа предпринял закрытие старых судов и приготовление к открытию новых в Одесском округе. Его частые письма к маме с дороги дают ясную картину начала его деятельности при введении судебной реформы. Но я не решаюсь еще надоедать читателю, вдаваясь в подробности, уклоняющиеся от задачи этого очерка.
Леля в это время играл в лошадки, усердно изучал немецкий букварь, плакал, когда его заставляли кушать манную кашку, и убеждал Иду, что она должна стать его женой. Судебная реформа совсем его не коснулась.
Кратко скажу только, ссылаясь на переписку с мамой, что поездка папы по округу, длившаяся более месяца, походила на торжественное шествие. С невыразимой радостью и надеждами приветствовали предвозвестника нового суда, "скорого, милостивого и равного для всех".
Путешествие -- 1600 вер. лошадьми -- было очень утомительно по случаю выпавшего снега, и в каретах, на гололедице, даже опасно. Но везде были приготовлены квартиры; становые и исправники провожали, крестьяне и горожане встречали с хлебом-солью, губернаторы приезжали с визитом, города задавали обеды и балы. Екатеринославль, Бахмут, Херсон... 14 января папа прибыл в Ростов. В Армянской Нахичевани был задан бал, после которого до Таганрога пикником за 70 верст провожало его все судебное ведомство. Из Мариуполя до первой станции провожали его с судебным ведомством и многие дамы. Из Мелитополя вечером провожало 150 верховых с факелами. В Крыму дороги уже испортились и часть дороги пришлось сделать морем.
