Бабушке Евгении Федоровне Козен пришлось изменить свою жизнь, переехать из казенной квартиры в трехэтажный дом Шнехта в Демидовском пер. и совсем сократить свой прежний, хотя и скромный, но вполне обеспеченный и спокойный образ жизни. Но друзья и родные сильно поддержали ее тогда. Выхлопотали ей пенсию и ежегодное пособие на воспитание детей, которые заранее были записаны кандидатами в казенные учебные заведения. Кроме родных, у Евгении Федоровны было много друзей и отношений, завязанных ею как в Смольном институте, так и позже в доме Марии Павловны, но самыми серьезными из них, длившимися до самой смерти ее, кроме Марии Павловны, которую она любила как родную сестру, были гр. Ал. Андр. Толстая {Фрейлина в. кн. Марии Николаевны, позже воспитательницы Марии Александровны Эдинбургской, дочери Александра П. Известна ее переписка с Л. Н. Толстым.}, старушка Тизенгаузен, Юлия Федоровна Половцева, и в особенности дочь фельдмаршала Эмилия Петровна Витгенштейн (замужем за москвичом кн. Трубецким). У нее в Боброве Орловской губ. бабушка Евгения Федоровна охотнее всего проводила лето со своими маленькими детьми, уделяя часть лета, конечно, и любимой тетушке в Никольском или в Палатках.
Сохранившаяся от того времени семейная переписка сообщает много интересных подробностей о жизни и характере Евгении Федоровны, воспоминание о которой десятки лет спустя выражалось одним общим восхищением ею, доходившим до обожания.
Особенно интересна была ее тесная дружба с Марией Павловной, озабоченной выдачей замуж своих дочерей. В то время, в конце 40-х годов, Бистромы обосновались в деревне, разнообразя свою жизнь переездами из одного имения другое. Занявшись своими имениями, они стали заводить хозяйство на новый, на европейский лад: были заведены табачные и свекловичные плантации, конские заводы, были выписаны дорогие заводчики, молочный скот. Были выстроены особенные образцовые казармы для служащих с семьями (одних печей в этих казармах в Никольском было свыше 90). В каждом имении были открыты школы грамоты и рукоделий. Было обращено особое внимание на выделку парусных полотен и выхлопотана монополия на них в Америке как первой русской фабрики. Но все эти громадные затраты на улучшение хозяйства велись совсем не расчетливо, в широком масштабе, и совсем запутали Бистромов. Леса на Угре были беспощадно сведены. Бистромы сочли себя разоренными и безвыездно засели в деревне. Старшим дочерям уже было по 18 и 20 лет, они никогда из деревни не выезжали. Зов Евгении Федоровны в Петербург, понятно, очень обрадовал всю семью Бистром, и после бесконечных сборов они двинулись наконец в путь. Евгения Федоровна все еще жила в той же своей скромной квартире Шнехта в Демидовом пер. С нею жила и выписанная ею из Ревеля матушка ее, беспокойная Каролина Богдановна. Полновластная хозяйка шкафов и сундуков дочери, она теперь могла с увлечением убирать, запирать, считать белье, вести учет расходу, ворчать на прислугу, читать нравоучения внукам и весь день, пользуясь терпением и кротостью Евгении Федоровны, бурчала, язвила и топталась.
Но, как ни ожидала Евгения Федоровна своих дорогих родных, она их так и не дождалась в ту зиму: длинный поезд их в дороге остановился в Москве, где они заняли два этажа со всеми службами в доме кн. Мещерского, молодых девушек повезли ко всем родным. Их оказалось так много, что среди приглашений, вечеров, маскарадных балов и катаний прошла вся зима, прежде чем доехали до Петербурга. Вторая дочь Марии Павловны, Мария Антоновна, красавица собой, обладавшая чудным голосом и живым характером, была к весне просватана и в Москве же выдана замуж за калужского помещика Ершова. Старшая дочь, Александра, сознавая, что не так хороша, как сестра, была дика и угрюма, смотрела волком (говорила мать), танцевать шла, как на казнь, и балам предпочитала занятия с младшими сестрами. Евгения Федоровна не переставала звать своих любимых родных к себе, но только зимой 1849 г. доехал, наконец, Антон Антонович Бистром с семьей до Петербурга. С ним приехала и Мария Антоновна, успевшая овдоветь в холерный 1843 г.
Как только они приехали в Петербург, Евгения Федоровна сделала вечер и познакомила их с Николаем Ивановичем Пироговым. Пирогову было тогда сорок лет; он был уже знаменит и вдовел четвертый год {Первая жена кн. Ек. Дм. Березина, скончалась в 1846 г.}. У него было двое детей. Но не 20-летняя красавица, вдова Ершова обратила на себя внимание Н. И. Пирогова, а именно, серьезная и несветская Александра Антоновна, возбуждавшая неудовольствие тщеславной матери. "Ты, 22-летняя девушка,-- писал он ей в марте 1850 г. {Письмо Пирогова от 19 марта 1850 г. Штрайх.}, уже объявленный ее женихом,-- воспитанная хотя и дома, но не матерью, не отцом, знаешь свет только по слуху и по инстинкту". В письмах Пирогова к невесте он говорит: "Люби свою мать, Александрина, несмотря ни на что -- ни на различие взглядов, ни на разность воспитания, люби ее и тогда, если бы она тебя не любила" {Письма Пирогова о любви, о призвании женщины. 1851 г.}. Я привожу эти слова Пирогова как подтверждающие устные рассказы о малой любви Марии Павловны к своим детям, вообще -- черта характера, повторявшаяся и в следующем за нею поколении, от которой пострадали дальнейшие потомки ее.
