15.Первые женщины
Самую нудную работу - дележку хлебного кирпича на двенадцать равных частей - выполнял обычно один из дежурных по камбузу. Но ежедневные смены дежурных противоречили санитарным требованиям - окажись хоть один из них с какой-нибудь серьезной инфекцией, болезнь сразу поразит все училище. Пищеблок должен находиться в постоянных, надежных и чистых руках. Это - аксиома.
Появление на хлеборезке строгой хозяйки поначалу не привлекло к себе особого внимания - она соблюдала идеальный порядок в подопечном хозяйстве, придирчиво следила за белизной халатов и чистотой рук у лиц, соприкасавшихся с доставкой и резкой хлеба. Со слушателями вела себя воздержанно, сразу же пресекая всякие вольности.
Однако психически и биологически здоровое курсантское сообщество не могло, не имело права надолго оставлять без своих забот и покровительства совсем еще молодую, даже, как оказалось, незамужнюю и весьма привлекательную, женщину.
Выяснилось, что зовут ее Любаша, что она почти год проработала в порту, куда приехала по вербовке откуда-то из области. Озабочена поиском достойного мужа, надеется найти его среди морских офицеров. Покровительствует ей земляк, один из командиров рот, известный под кличкой «Полтора Ивана».
Постепенно вокруг Любаши стали роиться поклонники, всякий раз готовые предвосхитить любые ее пожелания. За оказанные любезности она одаривала их милой улыбкой.
Когда в очередной раз Любаша привезла машину продуктов, в том числе огромный, килограммов на сто, ящик хлеба оказалось, что снять его с кузова очень непросто - двое ее постоянных помощников совладать с ним никак не могли. Мимо случайно проходил Черный.
- Ребятки, посторонитесь.
Тяжелый ящик оказался на земле.
- А теперь волоките, куда надо. Иди-ка сюда, милая!
Любаша подошла к краю кузова, чуть нагнулась, пытаясь прояснить, что надо этому Геркулесу. Николай обхватил ее за талию, поднял высоко над головой, сделал несколько шагов к тротуару и аккуратно поставил на асфальт.
- А ты все с мелюзгой какой-то водишься! Что от нее толку?
Черный потом заверял, что не придал этому эпизоду ровно никакого значения. Но он лукавил: глаз на Любашу он все-таки положил.
Бойкая с остальными, она при его появлении стала теряться, робеть.
Как командир взвода, Николай периодически дежурил по училищу. Сбегая по темному трапу на камбуз, занимавший весь просторный подвал учебного корпуса, у дверей хлеборезки он совсем неожиданно столкнулся с Любашей. Удерживая, крепко стиснул ее в руках.
- Ну, бугай, так и зашибить можно! Да руки поубавь, нечего в темноте баловать!. - Любаша зло оттолкнула Черного. Но даже в темноте не различить его могучую фигуру было бы невозможно. - А-а, это Вы, товарищ дежурный! Чего-то Вы все мимо да мимо пробегаете, а ко мне и зайти не хотите.
- Ладно, Любочка, заскочу.
Пообедав, что на официальном языке именуется снятием пробы с приготовленной пищи, Николай вышел перекурить. До конца занятий оставалось около получаса.
Вспомнив о недавнем обещании, он тихонько отворил дверь хлеборезки - Любаша сноровисто орудовала огромным, более похожим на тесак, кухонным ножом. Справа возвышался штабель хлебных буханок, слева стояла плетеная корзина, куда она ловко сбрасывала нарезанные ломти.
Увлеченная работой, она не заметила вошедшего Николая. Подкравшись тихонько сзади, он сжал ей голову ладошками:
- Угадай-ка, кто пришел?
Пытаясь вырваться, она замахнулась на него тесаком:
- Ну-ка, отпусти, не то... Ой, да это опять Вы? Так и до смерти запугать можно. Как же я угадаю, когда и имени вашего до сих пор не знаю?
Николай представился.
- По православному обычаю при знакомстве и похристосоваться можно, верно?
Не дожидаясь ответа, он обхватил ее огромными ручищами, прижал к себе, впился в ее губы.
- Постой, дурень! Дверь-то закрыть надо! - всполошилась Любаша. От ее игривости не осталось и следа. - Кто спросит, так ты здесь с проверкой, понял?
Николай подтянул плотно дверь и набросил массивный крючок.
- Коленька, постой, тут ведь и приткнуться негде. Пришел бы ты лучше ко мне в гости, посидели бы, да и все как у людей...
Но остановить Николая было уже невозможно, да и Любаша особо не противилась.
Уходя, Николай заверил Любашу, что в ближайшее увольнение он непременно зайдет к ней в гости.
- А ты, Коленька, не мог бы и пару своих дружков пригласить. У меня есть подружки хорошие, скучно им. С Зинкой мы вместе в порту работали, в прошлом году она за вашего паренька замуж вышла, сейчас он где-то в плавании. А другая, Нинка, мы с ней землячки, пока у меня остановилась, ремеслуху кончает, на маляра, кажется. Так она совсем телочка и ей больно охота с молоденьким курсантиком флирт завести. Обещаешь?
Николай пообещал.
Приближалась зимняя экзаменационная сессия. Первая в училище, а поэтому трудная и тревожная. По всем предметам прошли проверочные контрольные, ободрившие одних и вселившие серьезное беспокойство в других.
Раздосадованный результатами очередной контрольной, Черный посетовал:
- Все перезабыл, а новое без старого в башке не укладывается. Наверное, выгонят. Поеду в свое Поворино, снова шоферить буду. Да и старикам помогать надо...
Учеба ему действительно давалась трудно, осложняло жизнь еще и ранимое самолюбие. Низкие оценки подавляли, угнетали, но еще болезненнее он реагировал на явно незаслуженные «тройки», подчеркнуто великодушно выставляемые некоторыми преподавателями «в знак признания его фронтовых заслуг».
- Коля, если разобраться, то последние контрольные и по физике, и по математике были не очень сложными. Пойдем покажу.
К следующим контрольным и ко всем экзаменам Алешка готовился вместе с Николаем, к ним присоединилось еще несколько ребят. До заметных успехов еще было далеко, но ни один экзамен Николай не провалил.
Как-то после самоподготовки на перекуре он спросил Алешку:
- В увольнение завтра идешь? Есть какие-нибудь планы? А то давай вместе, с девочками познакомлю, хочешь? Только ша! Это строго между нами!
Холодным субботним вечером вдвоем, ничего не говоря другим ребятам, втихаря ушли в город. В винном магазине прихватили пару бутылок "Красного крепкого" и трамваем подались на Молдаванку.
У Николая, как выяснилось, точного адреса не было. От одной из остановок на Степовой надо свернуть в переулок и войти в третий слева квадратный двор, в дальнем углу которого в полуподвале небольшого флигеля снимала комнату Любаша.
Все дворы в этом переулке оказались одинаковы, но никакого флигелька не было. Пошли по второму кругу, однако искать стало труднее из-за ранних зимних сумерек.
У ворот одного из домов прямо под неяркой лампочкой, как бы застыв, стояла пожилая женщина в старом ватнике и валенках с галошами, видимо, дворничиха.
- Чего вы, морячки, все тут ходите? К Любке што ли? Дак во-он в ту дверь, - она указала на темный угол двора, - у ее давно девки собрались, гуляют.
Через занавешенное старой простыней окно доносились дребезжащие звуки патефона.
- Почему вас только двое? - хором удивились девочки. - Мы же договаривались: три на три. Что ж теперь делать будем? Не повезло тебе, Зинка!
- Почему мне, а не Нинке? - запротестовала Зина. - Я тоже молоденьких люблю.
Познакомились, внимательно разглядывая друг друга. В хозяйке, красивой как сказочная принцесса, узнать Любашу было невозможно: тщательно уложенные волосы, новое платье с модными высокими плечами, туфли на невероятно высоких каблуках, яркая помада и другие женские хитрости сделали свое дело. Зинка была еще ярче. Девочки очень старались произвести впечатление - беспрерывно манерничали, кокетничали, даже походка была у всех одинаковая - вертлявая и игривая.
В самом углу, чтобы высвободить крохотный пятачок для танцев, накрыт стол - винегрет, немного селедки, отварная картошка, крупно нарезанный хлеб, под сургучной пробкой бутылка местной горилки. Довершают это немыслимое богатство принесенные гостями две бутылки вина.
Для лучшего знакомства решили сначала немного потанцевать. С Николаем и Любашей все было в порядке - прижавшись друг к другу, под любую музыку они танцевали какой-то свой небыстрый танец, надолго временами замирая в подчеркнуто откровенных поцелуях. Труднее оказалось ее подружкам - их партнер едва переставлял ноги, совсем не понимал танцевальных ритмов, был неразговорчив и, казалось, немного ушиблен. Но других парней сегодня не было, приходилось терпеть и такого.
Броская, наряженная во все заграничное, привыкшая к всеобщему вниманию, Зинка громко пожаловалась, что у нее пропал вечер. Начала собираться.
- Постой, Зин, может, что придумаем. Давайте хоть поужинаем вместе, готовили ведь.
На правах хозяйки Люба рассадила гостей. Первый тост подняли за знакомство. Со вторым произошла небольшая заминка - в семьях моряков он посвящается тем, кто в море, а другие обычно пьют за милых дам. В море был только Зинкин муж.
Поднялся Николай:
- Мужчин прошу встать. Предлагаю тост за лучшее, что создала природа - за женщин вообще и нашу хозяйку с ее милыми подругами, в частности. За вас, красавицы!
Наверняка Николай где-то подсмотрел такой красивый тост, но все равно он пришелся очень кстати. Все мужчины, а их оказалось ровно двое, поднявшись, галантно раскланялись, вызвав неподдельный восторг у дам.
Алешка начинал сознавать, что оказался в совершенно взрослой компании, где уже нет детских условностей, где правят совсем другие законы, о которых он имел самое смутное представление - все его познания базировались на байках бывалых ребят, в которых придумки часто выдавались за истину, либо на произведениях литературной классики, которые, однако, не давали достаточной ищи для уверенной ориентировки в складывающихся практических ситуациях. Поэтому он изрядно волновался, часто терялся и немного трусил.
Чувствуя, что Нинка пребывает в довольно сходном состоянии, он больше благоволил ей, осложняя и без того нервные отношения с Зинкой, которая с первых же минут начала хныкать и всем своим поведением изображать глубокое разочарование. И когда она собралась уходить, он вздохнул с облегчением.
Но по тому, как легко она позволила себя уговорить, стало понятно, что она опять просто кокетничала, набивая, видимо, себе цену.
«С Любашей и Нинкой все понятно - они бабы незамужние, им и погулять не грешно, но у Зинки ведь есть муж, причем моряк, сейчас он где-то в рейсе, а она бесстыже жмется к другим мужикам».
Алешка поднялся.
- Теперь давайте выпьем за моряков. И как бы мы, то есть они, ни любили море, они всегда думают о своем доме, о семьях, о своих подругах, надеются на них, верят им. Иначе их жизнь станет невыносимой!
- Ну так уж и невыносимой. Когда промеж себя они откровенничают, то понятно, что в каждом порту у них есть подружка, да не одна, - поторопилась с комментариями Зинка.
- А вот я думаю, что если бы у меня был муж моряк, как у Зинки, то я, наверное, от переживаний с ума сошла бы, - тут же включилась Нинка.
- Тогда пол-Одессы были бы чокнутые. А о муже тебе еще рано думать, надо еще ремеслуху закончить. Тебе сколько стукнуло? Шестнадцать? Соплячка! - уничтожала соперницу Зинка.
- Только на три года всего-то тебя моложе, а ты уже почти год замужем, и - ничего! Тебе можно, а мне и думать нельзя? - не сдавалась подружка.
- Да будет вам! Зин, заводи патефон.
Ее опередил Алешка, но пока он энергично крутил заводную ручку, Зинка терпеливо выстаивала за его спиной, давая Нинке понять, что той уже ничего не светит.
- Я тебе и впрямь не понравилась или ты баб вообще боишься? - Зинка, прижавшись, смотрела ему в глаза. Выпитое вино ее разогрело. Давай целоваться, как Коля с Любой, я тебя научу. А домой я не пойду, пусть Нинка отваливает, хочешь?
Зинка выключила свет, прильнула всем телом.
Нинка включила свет. Углядев, что подружка запахнула расстегнутую на груди кофту, взорвалась:
- Ты, Зинка, нечестная, бессовестная! У тебя муж в плавании. А мне Любочка обещала! Правда, Люб?
- Ой, кончайте, девчонки! Ты, Зин, прости, что так получилось. Но Нинка здесь живет, куда же ей?
Зинаида в сердцах набросила пальто.
- Пожалеешь, Любка! Скоро мой из рейса придет, умолять будешь, не приглашу!
Ушла, громко хлопнув дверью.
- Пойдем перекурим на воздухе, - предложил Николай. Всерьез Алешка еще не курил, но лихо задымить папироской перед девчонками показалось очень, кстати.
- Пусть они сами, без нас, разберутся, как будет дальше. Видишь, из-за тебя перессорились.
- Да какой там из-за меня, просто третьего не нашлось. Зинка на любого бы из наших упала. Почему ты никого больше не взял? Николай молчал, пока не докурил папиросу.
- Потому что к тебе я уже присмотрелся, уверен - ты не продашь. Но если кто-нибудь узнает, где мы с тобой были, то только от тебя, больше протрепаться некому. А будь нас трое, что тогда? Валили бы друг на друга и поди разберись! Все понятно?
Черный был далеко не так прост, как казался. За доверие и откровенность Алешка был ему искренне благодарен. Из всего взвода Николай выбрал его.
- В экипаж когда пойдем, скоро?
- В какой экипаж? Еще только начало, о главном они сейчас и договариваются, понял? Ты с девчонками имел дело? Смотри, не подведи, я за тебя поручился.
Тихонько скрипнула подвальная дверь, донесся Любашин шепот:
- Эй, где вы там, замерзли, небось, да и мы чуть не уснули.
Стол отставлен к другой стене, места для танцев уже нет. Тахта и железная кровать за лоскутной ширмой приготовлены ко сну - чистые простыни, одеяла, по две подушки. На кровати, забившись в уголок, сидит Нинка.
- Давайте не подглядывать и вести себя хорошо. Мы с Коленькой будем тут, - Любаша указала на широкую тахту, - а вы, молодые, поместитесь и на маленькой. Ты, Нинка, все поняла? Ну, закрывайтесь! Да, сначала разденемся, а потом будем свет гасить, или как? При свете не хотите? Ну, ладно.
В маленькой комнатушке и без света явственно представляется каждое движение. Быстро разделся Николай, сняла платье Любаша, целуются. Вместе раздеваются дальше. По другую сторону шелестит платьем Нина, беспрерывно вздыхает, наверное, волнуется.
Привыкший к аккуратности, Алешка тщательно укладывает брюки, фланельку, тельняшку, лезет под одеяло. У стенки, напряженно сжавшись в комок, примостилась Нинка. Не шевелится, даже, кажется, не дышит.
- Давай закроемся с головой, поговорить же надо!
- Конечно! - с готовностью соглашается Нинка.
- Ты уже с кем-нибудь, ну, с парнями, спала?
- Что ты! Целовалась, правда, много, и дома, в деревне, и тут один за мной бегает, домой провожает, но все это просто так, не в постели. А ты потом будешь со мной встречаться? Люба говорит, что Николай Николаевич тебя хвалил. А я с детства морячков люблю.
- А ты не боишься, что у тебя может родиться ребенок? Что тогда?
- Ой, еще как боюсь, но Любка говорит, что сейчас у меня ничего не будет, а я все равно боюсь. Давай просто пообнимаемся, а? Я тебе нравлюсь? Ой, лифчик чего-то давит, расстегни его...
В Нинке пробуждалась женщина.
- Ты лежи, а я сначала перекурю, хорошо? Да и кой-куда сбегать надо, где это у вас?
- Наружу не убегай, в коридорчике в углу ведерко под фанеркой.
На цыпочках, босиком, не глядя по сторонам, Алешка вышел из комнаты, задымил. Долго стоял, размышляя. "А, будь, что будет, она ведь сама хочет".
Когда вернулся, в комнате все спали. Пахло вином и селедкой. Раскинув руки, похрапывал Николай, на его могучем бицепсе примостилась Любаша. Утомившись за день, свернулась калачиком и мирно посапывала Нинка.
Еще было совсем темно, когда Алешка почувствовал тяжелую руку Николая.
- Пора. Девчонок не буди, сегодня выходной, пусть спят.
С одеждой тихонько вышли в крохотную прихожую, без стука закрыли входную дверь.
У ворот дома прямо под неяркой лампочкой, застыв, стоит пожилая женщина в старом ватнике, платке и валенках с галошами, видимо, дворничиха.
- Вот и погуляли, морячки. Дело молодое.
Шло время. Алешка ждал нового приглашения, но его все не было. Решил подкараулить во дворе хлебную машину, чтобы попасться на глаза Любаше, но та прошла мимо, не ответив даже на его приветствие.
- Да ну их! - как-то неопределенно отреагировал на его вопрос и Николай.
Оказалось, что, вернувшись с работы во внеурочное время, Любаша застала Нинку с каким-то парнем. Они разругались, Нинка съехала.
У самой Любаши завязался роман со старшекурсником-выпускником, встречи с Николаем прекратились. Через год она с мужем уехала в Ригу.
