Как окончились бы мои скитания в этот раз, нетрудно догадаться, если бы на помощь мне не явился Тетельман.
Тетельмана я не знал раньше. Он приехал из Петербурга в Киев специально с той целью, чтобы организовать помощь заключенным, содержавшимся в киевском тюремном замке. Нечего и говорить, что дело это было весьма полезное и необходимое, так как в киевской тюрьме положение заключенных было весьма плохое. Тетельман закупал с'естные припасы и одежду и передавал в тюрьму. Деньги для этого он собирал среди знакомых. Раз прибег он к устройству вечеринки в пользу заключенных, но этот способ доставания денег, часто практиковавшийся на севере, на юге у нас оказался мало удачным.
Очень вероятно, впрочем, что и в Киеве вечеринка принесла бы известную выгоду, если бы не явились тогда противники, ополчившиеся против вечеринки. Распустили, между прочим, слух, будто вечеринка эта устраивается чуть ли не самими жандармами с той целью, чтобы наметить всех сочувствующих и потом переарестовать. Понятно, что при существовании подобных слухов на вечеринку никто не пришел. Обвиняли также Тетельмана за то, что он будто громко рассказывал всем о цели вечеринки. Правда, поведение Тетельмана вообще не отличалось большой конспиративностью: дела он вел так, что полиция могла легко узнать все.
Но дело было, как мне кажется, совсем не в этом. Если бы Тетельман предпринял свою вечеринку, обставив ее всевозможными конспирациями, тогда, конечно, те же самые противники обвиняли бы его в том, что он устраивает вечеринку для каких-то неизвестных им целей. (А кто же согласится давать деньги неизвестно на что?) Словом, противники принадлежали к числу тех, которые никогда ничего не делали и ничем не жертвовали, а знали только разговаривать. Как бы там ни было -- хорошо или дурно была организована помощь киевским заключенным -- но организована она была все-таки Тетельманом и не кем другим.
Мне и Стефановичу, вскоре прибывшему в Киев, Тетельман тоже оказал неоценимую помощь. Я называю его помощь неоценимой, так как она явилась в самую критическую минуту. Выше я сообщил о своих скитаниях по Киеву без паспорта и без денег; в подобном же положении находился и Стефанович. Тетельман нас приютил, дал нам возможность устроиться.
В то время в Киеве, кроме меня и Стефановича, не было никого из старых товарищей. Е. Брешковская сидела в киевской тюрьме, если мне память не изменяет, под именем Феклы Косой и упорно отказывалась назвать себя. Судзиловский бежал за границу. Сергея Ковалика возили жандармы из города в город, из одной тюрьмы в другую, всюду уличая его в устройстве кружков. От кружка "киевских чайковцев" не осталось и следа: Лурье сидел в тюрьме, другие попрятались по разным углам и собирались эмигрировать за границу. И в самом деле, Аксельрод и два брата Левенталя скоро бежали за границу. Ларионов же с Гориновичем, арестованные тоже и посаженные в киевскую тюрьму, выдавали в это время всех, кого знали.
В общем положение дел было крайне плохо; но мы в ту минуту и не думали унывать. Революционное народ, ничество, видимо, еще не окончило своей исторической миссии, и энергия нас не покидала в эту критическую минуту. Более того, можно даже сказать, что мы чувствовали себя энергичнее прежнего.
Помню, в это время я познакомился в Киеве с Гесей Гельфман. Она работала в одной швейной мастерской, устроенной на ассоциационных началах. Гельфман показалась мне весьма молчаливой, скромной девушкой. Спустя около года времени она была арестована за сношения с кружком так называемых "москвичек" (Бардина, Фигнер, Субботины). Последующая ее история известна: она судилась в 1881 году по процессу "цареубийц" и, приговоренная сначала к смерти, а дпютом на вечную каторгу, умерла в тюрьме.
Мы со Стефановичем решили уехать из Киева в Одессу, где нас менее знали и, следовательно, легче нам было скрываться. Мы расстались с Тетельманом, и с тех пор я больше с ним не встречался. Скоро он был арестован. Слабый организм его быстро расшатался в одиночном заключении: он заболел. Когда положение его стало безнадежным, его выпустили на свободу, и он вскоре после того умер. Бедный Тетельман! Я его точно сейчас вижу перед собой. Вот он, маленький, худенький, стоит, прислонившись к теплой печке, с заложенными за спину руками и говорит о чем-то. Это была его обыкновенная поза. Он любил много говорить: сколько бывало не слушаешь -- никогда не переслушаешь его.
93 Бардина Софья Илларионовна (1853--1883).-- Одна из первых русских женщин-пропагандисток. Училась в Москве, а затем в Цюрихе и Женеве. Находясь в Цюрихе, стояла во главе женского кружка самообразования, носившего название "фричей". По возвращении в Москву организовала пропагандистский кружок. Поступив работницей на фабрику, вела пропаганду среди рабочих. Арестована в 1875 году, судилась по процессу пятидесяти в 1877 году. На суде произнесла речь произведшую огромное впечатление на присутствовавших. Приговорена к десяти годам каторжных работ, замененных потом ссылкой в Ишим Тобольской губернии, откуда в 1880 году бежала.
Свободное копирование
