Первые знакомства

70. Первые знакомства

 Это произошло через несколько недель после приезда, когда война кончилась, и мы убрали противогазы и отчистили двери от клейкой ленты.

 Вечером в нашей съёмной квартиры раздался звонок. Вошли двое: высокий худой седой мужчина и маленькая округлая женщина с чёрными настойчивыми глазами.

 Из их ивритской речи я уловил, что это те самые люди, что пригласили нас, олимов, на Пэсах. Моше и Хасида звали нас к себе через несколько дней, но совсем не в город Ришон ле-Цион (из состоявшейся прежде телефонной беседы, более способная к языкам, жена разобрала два слова – Пэсах и Ришон), а на соседнюю улицу Ха-Наси ха-Ришон нашего Реховота.

 Поблагодарив (на иврите), я в некотором замешательстве начал объяснять, что не могу ответить определённо, ибо жена сейчас в больнице на операции, и я никак не понимаю, когда её выпишут.

 – Какие проблемы! – сказал (наверное) Моше, взял телефонную трубку и вскоре объявил, что её уже выписали и можно забирать домой.

 Я заволновался – так поздно ехать автобусом в Тель-Авив, а где эта больница? На что Моше снова (видимо) сказал:

 – Какие проблемы! – и протянул мне что-то...

 Я увидел и понял – ключи от машины...

 Двадцать лет я ездил там на стареньком Москвиче. Но вот так, первому встречному дать ключи от машины?!

 Да и по знакомым мне правилам не разрешалось такого.

 В ответ на мои мало связные слова о незнакомых дорогах, машине и документах они чуть посовещались и позвали меня с собой.

 После трудового дня эти весьма пожилые люди выглядели утомлёнными. Они часа полтора колесили по ночному Тель-Авиву, выходили из машины и расспрашивали прохожих, пока, наконец, нашли ту самую больницу.

 Через несколько минут я получил «на руки» немного побледневшую жену, а ещё через полчаса мы были дома.

 Ну, а как мне рассказать о Пэсахе?

 В своём Иванове я понятия не имел об еврейских праздниках, не знал, что такое Пэсах, в глаза не видел Тору (правда, слышал презрительное – «Ветхий завет»). Мне казалось, что лишь странное звучание фамилии да запись в 5-м пункте отличали меня от окружающих.

 И вот я впервые сижу в кипе за праздничным столом среди настоящей еврейской семьи. Глава семьи что-то читает, а взрослые сыновья и их жёны и даже чистенькие красивые внуки почтительно слушают и охотно участвуют в ритуале.

 Как кушать? Что и когда пить? Что можно произнести... Но все вокруг так улыбчиво доброжелательны, что вдруг становится просто и легко. Наконец-то я там, где должен был жить, среди чем-то глубоко близких мне людей.

 До сегодня наши израильские родители Моше Пинкус и его жена Хасида навещают нас, радуются успехам, ободряют в трудностях.

 Эти люди не могли мне помочь «устроиться в Израиле». Они только коснулись моих глаз и ушей, освободили душу от коросты лжи и обиды. И, несмотря на многие невзгоды, мне стало светло и тепло на моей Земле.

 Вскоре я попал на «уроки Торы», которые проводил по субботам физик-теоретик Сергей Гуревич из института им. Вайцмана. С великим трудом прочитав в свою очередь пару строк из настоящей, на иврите Торы, я затем включался в рассуждения об их смысле. Каждый из тех, человек 15-ти, что собирались за большим столом в этой гостеприимной квартире, высказывал свои соображения, и руководитель наш никогда не настаивал на собственной трактовке. Скорее он искренне радовался свежей мысли и мягко похваливал её автора.

 На каком-то дне рождения на нас «положили взгляд» Яша с Геней Кабакеры. Они уже были совершенными ватиками (старожилами).

 Энергичный Яша преподавал физику в среднем учебном заведении, а изящная Геня была детским врачом и своей мягкой сердечной доброжелательностью так напоминала мне тётю Катю. Они пригласили нас в поездку по Израилю.

 В одно и впрямь прекрасное утро мы с Верой уселись на задних сидениях Рено, которым уверенно управлял Яша, иногда советуясь с женой и, делая по-своему. Милые не бранились, а только тешились.

 Перед нами поплыли прекрасные картины нашей новой родины. После зимних дождей всё цвело всеми цветами радуги и растительного мира.

 Мне также хотелось видеть и слышать людей. Иногда мы останавливались у придорожных торговых центров, перекусывали и двигались дальше. Долго катились по Иерусалиму, пока нашли подходящую парковку. Вышли размять ноги.

 Поражало разнообразие людей вокруг. Кроме таких, как мы, гордо выхаживали граждане в чёрных пиджаках и шляпах, из-под которых вились ухоженные пейсы. Другие, похожие на них, но в огромных меховых шапках и коротких до колен штанах, переходящих в гетры и большие ботинки. Женщины, закутанные в белые платки...

 А какое различие лиц! Белые, смуглые и чёрные, худущие и толстые, сплошь заросшие и открытые. Такие типы видел только на картинах в музеях.

 Машины всех марок и автобусы чудом пробирались по узким улицам. Ещё боле узкие тротуары ограничивались стенами, состоявшими сплошь из дверей магазинчиков и лавок.

 Но достаточно немного пройти – ты оказываешься уже в другом веке. Высокие здания соревнуются друг с другом гордыми белокаменными фасадами, светофоры командуют потоками машин.

 Уже не гортанный иврит или арабский удивляют слух, а звучат певучие испанский, английский, французский...

 Наконец, попался и туалет, но Яша, глянув внутрь, не вошёл туда.

 – Не хочу получить в спину арабский нож. Найдём пустой.

 Дальше наш путь лежал на север. Открылась неоглядная водная гладь Кинерета, окружённого горами. Рощи бананов по берегам, лёгкие ажурные отели Тверии...

 Потом были Голаны – земля, хранящая внутри себя мины последней войны. Израиль не хочет её взять, но и не может отдать. Сирийцы вновь будут стрелять с гор по нашим людям, пашущим внизу свои поля.

 Мы вернулись домой вечером, переполненные увиденным и ставшие сразу израильтянами. Наши дорогие ведущие тоже сильно устали, но восторженно-растрёпанный вид гостей, кажется, доставлял им удовлетворение.