В столице были заметны некие намёки на ослабление режима. Вход в ВАК сделали на удивление лёгким.
Любопытно, что фамилия этого самого зам. нач. – Милохин, была мне знакома по изобретательским делам. Мы встречались во ВНИИГПЭ – так назывался сокращенно Институт патентной экспертизы. В его отдел попадали наши предложения. Пару раз по нескольку часов подряд я доказывал ему, что наши заявки действительно являются изобретениями. В ходе этих споров нетрудно было понять, что имеешь дело со слабым специалистом, но цепким бюрократом. Он вызывал помощников, они поддакивали явно негодным аргументам начальника, но в итоге я добивался положительных результатов. После таких визитов отказы почти прекратились, и мы получали авторские свидетельства. Наша «фирма» завоёвывала признание.
Я сразу узнал в небольшом желчном человечке, сновавшем по коридору с бумагами в руках и забегавшим в разные двери, того Милохина. Это приободрило меня – человек, к которому я шёл, уже хорошо сознавал значение моей работы.
Поэтому, войдя в кабинет, я обратился к хозяину, как к старому знакомому. Однако он не узнал меня, и, глазом не моргнув, принялся топить мою диссертацию по всем пунктам.
Минут двадцать он с апломбом объяснял мне и то и это.
По-видимому, досада и мысль, что вот опять чиновник, ни хрена не смыслящий в сути дела, берётся его решать – достаточно читались в моих глазах. Не прерываясь на то, чтобы дать слово и посетителю, Милохин так закончил свою речь:
– Если вам не достаточно моих разъяснений, вы имеете право пожаловаться заместителю председателя ВАК. Если он вас примет.
Не знаю, как мне удалось преодолеть мою всегдашнюю невозможность сказать человеку в глаза (даже в совсем лживые), что не верю ему и твёрдо произнести.
– Да, хочу попасть на приём к зам председателя ВАК.
В результате я продвинулся по коридору на несколько дверей влево и сел ожидать следующего приёма. Мне повезло, что этот очень высокий начальник Н.Г. Рассохин (так значилось на дверях) был сегодня на месте.
Секретарша как-то неуверенно сказала мне – подождать. Понесла туда-сюда какие-то бумаги. Возможно, мои. Пробежал в кабинет встревоженный Милохин. Вышел с выражением обиженного несогласия.
Наконец, позвали меня.
Хозяин небольшого кабинета, высокий интеллигентного вида, очень спокойно и с интересом взглянул на строптивого посетителя. Видимо, с такой «партийной» подачи к ним приходили нечасто. Он вяло повторил мне вкратце погромные слова Милохина, поглядывая на мою реакцию. Она прозвучала так.
– Уважаемый Николай Георгиевич, в письме ВАК говорится о разъяснениях и помощи. Все разъяснения я уже выслушал, теперь ожидаю помощи «в установленном порядке».
Или справедливость моей позиции и готовность идти в бой – была ему ясна, или что-то иное, но он снова вызвал Милохина. Тот вошёл и скромненько присел в углу. Рассохин походил, раздумывая, по тесному для него кабинету и произнёс:
– А может всё-таки помочь ему. Он всё же советский человек. Давай, дадим ему письмо, – и стал обрисовывать содержание.
Милохин? Он чинно сидел в своём углу и что-то чирикал карандашиком в блокнотике на коленях. Никаких следов его только что бьющего вовсю задора и уверенности в своей правоте.
Рассохин обернулся ко мне.
– Он напишет. – И попрощался.
Не устаю удивляться себе. Как можно, встретившись со столькими разными людьми, не усвоить для всех, вроде, предельно ясного – существуют два типа человеческих существ.
Одни – люди простые, искренние, из них получаются трудяги. Вторые – бездушные, у которых этой искренности нет и в помине, они смотрят на тебя, как на... кусок дерева, из которого строгают ножки для стульев. Ожидать от них сочувствия... быстрее его проявит тот самый стул. Из развитых представителей этого типа выходят начальники, из рядовых – чиновники-бюрократы. Они, как артисты, воспроизводят мимику первого вида. Смешно при встрече требовать от них такой игры. Это уж как они захотят.
Разве нужно прожить десятки лет, чтобы понять такую малость?
И всё-таки, я чего-то добился. Вторая разновидность, да ещё сидящая в своих танках, допустила, что я – «советский». И решила открыть мне двери в коридор докторской защиты, на каждом из поворотов которого легко можно было совершенно преградить дальнейшее движение.
Недели через две нетерпеливых ожиданий меня вызвали к Бородулину, и наша симпатичная многоопытная секретарша вручила мне заветную бумагу. («Сам», видимо, не хотел участвовать в таком противозаконном акте.)
ВЫСШАЯ АТТЕСТАЦИОННАЯ Ректору ЛИАП
КОМИССИЯ Профессору Лукошкину А.П.
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ
СССР Копия:
(ВАК СССР) Ректору ИЭИ
№15/56-138 24.07.84 Профессору Бородулину Ю.Б
Уважаемый Анатолий Петрович!
В соответствии с просьбой члена президиума ВАК СССР академика Образцова Н.Ф. прошу Вас принять к защите в установленном порядке докторскую диссертацию тов. Трахтенберга Р.М., выполненную на спецтему, при наличии в спецсовете (председатель спецсовета профессор Хрущев В.В.) документов соискателя, предусмотренных требованиями Положения о порядке присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий.
Заместитель председателя Н.Г. Рассохин.
Итак, независимо от недавно торжественно провозглашённых от имени Партии и Правительства правил обращения с соискателями, ВАК совершает достойный ход и просит ректора ЛИАП принять к защите некоего гражданина с подозрительной фамилией.
А ведь до этого, в мои предшествующие визиты к разным чиновникам ВАК, они с возмущением говорили: «Что вы, ВАК не может влиять на защиту и писать какие-либо бумаги». (Хотя Лукошкин как-то мне бросил: «Будет письмо – приму»).
Смотрите, по Положению ВАК не может действовать на основании просьбы любого лица, пусть и члена своего президиума и академика – Закон один для всех! ВАК не может обращаться к ректору института, а ректор не может указывать спецсовету. По Положению Спецсовет независим и управляется только своим председателем.
А как поступать всем остальным гражданам СССР, если они хотят защищать диссертации? Ладно, это всё рассуждения для детского сада.
Свободное копирование
