17. Папу, больного вернули из лагеря
ФОТО: Екатерина Васильевна Захарьина - тетя Катя, замечательный доктор и верный друг нашей семьи
В один из тёмных, дождливых августовских вечеров к нам вдруг зашёл Наум Ильич Шварц, часовой мастер и наш большой друг. Отдышавшись, он начал что-то говорить маме, спрашивать, есть ли известия от папы и, наконец, заявил, что от Миши приехал человек и сидит у них дома. Мама бросилась одеваться. Мы заперли двери и пустились в дорогу.
Мама на ходу продолжает расспросы, пытается понять: «Никогда никто не появлялся из лагеря, все боятся, ну да, вот он и не решился придти к нам, видно папа дал адрес знакомых...»
– А может, это Миша приехал???
Я замер, не было никакой логики между тем, что случилось и маминым вскриком...
– А может и Миша, – в отчаянии выдохнул провожатый.
Оставшиеся пару километров мы летели, уже не разбирая, где дорога, а где лужи. Только бедный старый Наум Ильич невольно сдерживал нас. Нам казалось, что это чудо может так же и улетучиться, как возникло.
Да, были от папы сообщения, что в лагере «актируют» больных, были мамины письма и Сталину, и всем, что сын заключенного на фронте воюет за родину, что он тяжко болен, зачем он вам такой, сжальтесь, верните его семье. Были письма-заявления от Лёни с фронта, где «гвардии красноармеец просит пересмотреть дело отца», и он получил даже невнятный, но не отрицательный ответ из г. Киров. Но до живого папы, где-то находившегося рядом, было ... как до звёзд.
Мы вбежали в квартиру Шварцев, перескочили через полуразрушенные каменные ступени, сквозь тёмную прихожую этого приспособленного под жильё какого-то каменного склада. Распахнули двери в большую полупустую комнату, вся передняя часть которой была заставлена всякими баночками, тарелками, кастрюлями, ловившими капли воды с потолка.
Из-за стола, стоявшего в дальнем краю комнаты, кто-то поднялся ... Ни фигурой, ни лицом этот человек не был похож на моего отца. Вместо добродушного, полного, веселого, уверенного в себе папы навстречу нам шагнул худой, серый, робко улыбающийся человек, и только что-то затрепетавшее внутри толкнуло меня к нему…
Елена Борисовна ворчала: «Ну вот, всё в порядке, вот Миша и вернулся, теперь всё будет хорошо...»
Мы не могли засиживаться и скоро пошли домой. Втроём.
Вспоминая то время, я искал ответа – почему папа, вернувшись из лагеря, не пришёл сразу в свою квартиру, к жене и сыну, а выбрал такой странный вариант. Я не находил ответа. Потом решил, что папа, вопреки объяснениям Наума Ильича, не мог настолько опасаться разволновать маму, но, слыша своё собственное сердце, решил сделать передышку между возвращением в свой город и моментом встречи с семьёй и домом. Но вдруг меня пронзает другая мысль. Измученный, больной, запуганный человек по воле чуда вырвался из страшного Гулага, но он приезжает домой с документом и предупреждением, что жить здесь ему запрещено. А что, если в своей квартире его уже поджидает НКВД? Ведь им точно известен его маршрут, время прибытия и цель, обманув «органы», вернуться к своим родным. И он идёт к верным людям и просит зайти в его квартиру, разведать – как там?
На следующее утро папа не смог подняться с постели. Надо вызвать врача. Но в бумаге, которую ему выдали вместо паспорта, стояло: «Направляется на место жительства в д. Шуринцево». Проживание «сактированного» больного в родном доме и городе – запрещалось, и папа вспомнил о тёте Марише. Но и туда отправиться было невозможно. Папа лежал, и мы с ужасом прислушивались к шагам и голосам на лестнице.
Выручила нас снова – наша тётя Катя – Екатерина Васильевна Захарьина. Вообще-то она была детским врачом, лечила брата и меня. Но и взрослыми в случае болезни первая мысль была – тётя Катя. Уже после института, возвращаясь из командировки в Киев, я обнаружил на груди большую опухоль. К какому врачу побежал? – прямо в детскую консультацию, к ней. Потом она лечила и моих детей. И как лечила – в дождь и грязь в своём бывалом кожаном пальто по малейшей просьбе приходила тут же. Ребёнок мечется в жару, молодые родители сходят с ума: «Смотри, он уже не дышит!» Екатерина Васильевна медленно (ох, как медленно!) снимает пальто, смотрит, как бы поменьше нарушить чистоту в прихожей, спокойно так спрашивает: «Где помыть руки?». Наконец, подходит к кроватке: «Что с ним?» Мы наперебой объясняем, как жутко развивается болезнь, но ... Это не совсем так. Ребёнок, вроде, спокоен, дышит самостоятельно и глубоко. Она тихо садится у кроватки, берёт ручку малыша и долго держит, считает пульс или что-то таинственное совершает. Потом медленно и внимательно слушает спинку и грудку своей трубочкой. Мы с трудом сдерживаемся: из-под тёплого одеяла ребёнок сидит голышом! Затем следует диагноз: простыл, есть небольшая температура, выпишу капли, можно обернуть мокрым полотенцем (от этого совета мы всегда приходили в замешательство, но тётя Катя и не настаивала на исполнении процедуры, наверное, видела, что с родителей достаточно). И всё! Ребёнок затих, родители оживают. Мы все садимся пить чай. Тётя Катя не отказывается, всё-таки на улице холодно и сыро. А, может, она имеет в виду иную профилактику? Ещё несколько минут и она вновь в своём потёртом, но таком надёжном плаще, её ждут ещё и другие.
А, глядя из сегодняшнего дня, хочется добавить, что ни о каких деньгах или иного вида оплате никто и не вспоминал. Позже Екатерина Васильевна стала заведовать детской консультацией, ей присвоили «Заслуженного врача республики», наградили орденом Ленина, ввели в медицинское начальство. Обо всём этом я узнавал из газеты. Ни одна чёрточка в её прекрасном лице, ни одно движение - не изменились. Так же тихо, никого не затрудняя, эта праведница ушла из жизни, и осталась во множестве живущих, в тысячах благодарных сердец.
Пока папа нелегально лежал дома больной, мама искала путей предъявить власти его бумагу. Что-то ей удалось. Неожиданно пришла повестка – папу призывали в армию.
Сначала это показалось какой-то ошибкой. Уж если его из тюрьмы выпустили, как больного, то какая там армия? Мы опасались только лишь, что заставят ехать в деревню. Однако, вчитавшись в казённую бумагу, поняли: его «проживание» по нашему адресу не только признали, но и «...в случае неявки будете привлечены к уголовной ответственности за дезертирство».
И снова мама забегала по военкоматам и врачам, а, пока что, мы привели папу на сборный пункт в бывшую школу на улице Станко. Там в классах и коридорах в духоте и грязи на принесённых из дома подстилках лежали испуганные люди (если и существовали где-то настоящие дезертиры, то они, конечно, крутнулись здесь и исчезли). После двух ночей, которые мама провела то ли дома, то ли в коридоре возле больного, мы осмелели и увели папу домой. И снова нитроглицерин боролся со страхом. Надеялись, что врачебная комиссия заметит, что уж в солдаты этот человек никак не годится. Однако военные медики признали его годным без всяких ограничений. Маме удалось добиться направления на ещё одну комиссию, которая записала: «годен к нестроевой службе».
