7. Сэнсэй
В назначенный день сэнсэй, самый известный японский классический композитор Акира Ифукубэ (Akira Ifukube, 1914 – 2006), прибыл к нам в Ленинград и поселился в наиболее престижной ленинградской интуристовской гостинице «Астория» с видом на Исаакиевский собор. Знакомство с сэнсэем состоялось в шикарном холле его гостиничного этажа с мраморными колоннами, увитыми зеленью. Сэнсэй оказался очень доброжелательным высоким и сухощавым пожилым джентльменом (хотя каким пожилым? ему тогда и было-то всего 77 лет), одетым в европейскую одежду и с артистическим галстуком-бабочкой. Он демократично перезнакомился со всеми членами телегруппы, в том числе и с её русской частью, и даже поздоровался с нами за руку (не с японцами, те благоговели и кланялись). «Играет в европейца», – заметила в сторону острая на язык Сабрина-сан.
Сэнсэй действительно резвился. Заметно было, что ему доставляет большое удовольствие не только халявная незапланированная поездка в Россию за счёт корпорации NHK, но и возможность побыть среди нас, гайдзинов, как бы обычным человеком, вроде халифа Гаруна Аль-Рашида, переодевавшегося в простолюдина для прогулок по ночным улицам Багдада.
Впрочем, как показали дальнейшие события, европейская демократичность сэнсэя имела свои пределы. Он завязал со всеми нами светскую беседу о том о сём при помощи своей персональной переводчицы Элеоноры Борисовны Саблиной, и даже пригласил нас к себе в номер на чашку чая. Жидкость, которую нам разлили в тончайшие фарфоровые чашечки, правда, оказалась подозрительно водянистой и зелёной, а вовсе не чаем. Но Сабрина-сан пояснила, что японцы называют чаем всё, что можно заварить кипятком, и это какой-то травяной сбор. В это время Оля шепнула мне: «Смотри, Эда-то наша как пролетает!»
И действительно, наша бизнес-переводчица Эда, при виде сэнсэя охваченная волнением ничуть не меньше японцев-телевизионщиков, во время общей беседы всё пыталась заговорить с ним по-японски напрямую, минуя посреднические услуги суперпереводчицы Саблиной. Любезно беседовавший с нами сэнсэй, однако, не обращал на Эдины японские реплики никакого внимания, ничего ей не отвечал и смотрел сквозь неё, как на пустое место. Бедная женщина очень обижалась, но так и не смогла перекинуться с сэнсэем хотя бы парой слов до самого конца его визита – её бизнес-диапазон вежливости был ниже сэнсэевского ранга.
Сэнсэй осмотрел Ленинград, мы завершили там же свои музейные съёмки, и после этого вместе с сэнсэем поехали обратно в Москву. Наверное, в Ленинграде японцы сняли сэнсэя на фоне чего-нибудь, но это я не знаю, не участвовала. А из Москвы весь наш бродячий цирк отправился на интуристовском «икарусе» в город Великие Луки, чтобы сэнсэй смог осмотреть музей-усадьбу Мусоргского в близлежащем посёлке Наумово и побывать на лысом месте, оставшемся после того, как сгорела настоящая родовая усадьба Мусоргских в соседнем селе Карево.
Осмотр музея-усадьбы удался, сэнсэй сказал что-то мудрое под телекамеру, стоя на поросшем травой пригорке посреди полного ничего на месте дома Мусоргских, а после этого нас ждал обед в заранее присмотренном Олей ресторане города Великие Луки. В ресторане, однако, из-за стремления сэнсэя выглядеть европейцем вышла смешная история.
Когда мы приехали в ресторан в условленное время, длинный стол для всей нашей группы уже предусмотрительно накрыли. Все мы были после съёмок на свежем воздухе голодные как волки и пожирали глазами разнообразные салаты, выставленные на красивой скатерти, но сэнсэй за стол не садился, а вместо этого внимательно разглядывал рыбок в ресторанном аквариуме и бродил вдоль стен ресторанного зала. Этикет есть этикет, и вся съёмочная группа – а нас было вместе с сэнсэем человек десять-двенадцать – не могла сесть за стол вперёд него. Спросить у сэнсэя, не спятил ли он часом, тоже не полагалось. Сэнсэй молча бродил, выглядывал в окно, изучал обшитые морёными деревянными рейками в стиле а ля рюс стены – и не садился. Мы томились. Так продолжалось минут пятнадцать-двадцать. Наконец в зале появилась наш консультант-музыковед Марина Павловна Рахманова с дочерью-подростком, и тут сэнсэй ко всеобщему облегчению всё-таки уселся за стол. Оказалось, что Марина Павловна с дочерью потихоньку отправились в туалет и там не торопясь приводили себя в порядок, понадеявшись, что в суматохе прибытия никто этого не заметит, а они присоединятся к нам позже. Никто из нас, конечно, и не придал значения их отлучке. Но только не некстати наблюдательный сэнсэй, который, как истинный европеец, решил из вежливости дождаться даму.
По ходу обеда сэнсэй, продолжая поддерживать своё европейское реноме, попросил меня рассказать ему политический анекдот. (Продвинутые японцы знают, что у других есть языковые шутки и анекдоты, а у них нет, и им, наверное, интересно, что это такое, так же как нам интересно японское искусство иероглифической каллиграфии.) Я посовещалась с Сабриной-сан. «Это не переведётся… И это тоже… И это», – говорила она, но в конце концов мы с нею всё-таки выбрали один, про мост.
Генсек Михаил Горбачёв приезжает с визитом в США, и в честь него президент Рейган даёт поражающий своей роскошью супердорогой банкет.
– На какие деньги гуляем? – спрашивает Горбачёв у Рейгана.
Тот подводит Горбачёва к окну и говорит:
– Видишь мост? Мы должны были построить его за 150 миллионов долларов, а построили за 130. Вот на эти деньги и гуляем.
После этого президент Рейган наносит визит в Москву, и Горбачёв даёт в его честь ещё более роскошный банкет.
– На какие деньги гуляем? – спрашивает у Горбачёва Рейган.
Горбачёв подводит Рейгана к окну и говорит ему:
– Видишь мост?
– Нет.
– Вот на эти деньги и гуляем.
Нельзя сказать, чтобы сэнсэй, человек в принципе весёлый, очень смеялся. Но сделал вид, что всё понял.
