* * *
Поищем у себя и все усердно постараемся, прежде всего, уяснить то, за какие грехи, не бессловесного ли ради молчания наказана наша земля, славе которой многие славные злобно завидовали, так как много лет она явно изобиловала всякими благами; ибо согрешили (все) от головы и до ног, от великих до малых, т. е. от святителя и царя, от иноков и святых. И если кто захочет (описать) по порядку все злодеяния — как эти, так и те, которые могли разжечь против нее неизменное божие определение, — поставлен будет в затруднение, — какое из них могло раньше других возбудить ярость гнева у судии: от одного ли какого-то неистового греха, как от многоголового змея, могущего своею тяжестью заполнить место всех зол, или от всех зол в совокупности, собранных в одно место, произошло все наше наказание? И если кто и начнет по именам их (злодеяния) исчислять или прочитывать и прочее, то, обессилев, бросит писательскую трость, не перечисливши по порядку всего множества злодеяний. Ибо многие (пороки) привыкли рождать подобных себе; таких было великое (число), но я здесь упомяну кратко только о самых важных, которые в настоящее (время) пришли мне на память.
Прежде всего назову необдуманную дерзость клятвопреступления при клятвах. О ней пророк, предвидя, сказал: "велика казнь огненного серпа для того, кто солгал в клятве"; затем — богомерзкую и окаянную, безумную гордость, которую издревле бог возненавидел: породивший ее денница (дьявол) был свергнут и упал вниз; затем — уклонение и отступление от истинного упорства и вместо него обращение к (упорству) лицемерному с его великой неправдой, соединяемой с наградами; еще — потерю между собой общего любовного союза; к этому — безмерное употребление вина и обжорство, и порождаемое ими пагубное невоздержание блуда, и их жало — содомское гнусное дело,[1] о котором стыдно говорить и писать, и слышать; особенно же — злопамятность по отношению к близким. К этому присоединю ненасытное сребролюбие и никогда не удовлетворяющие прибылью барыши, и карманы, не закрываемые для наград, не поддающихся исчислению; и самолюбивую ненависть к братьям, и охоту к похищению чужого имущества, и чрезмерное, безобразное хвастовство одеждою, и (приобретение) множества, больше чем нужно, различных вещей, по одному премудрому изречению, — что всякая гордость увеличивается при изобилии вещей, так как при этом свойственно бывает стремление присоединить к этим и все остальные, т. е. безмерное желание к первым (присоединить) средние, а к средним ненасытное старание (прибавить) последние и все прочее; читающий да разумеет. И еще осталось последнее нетерпимое зло — самовольное оскорбление каждым при ссорах лица ближнего, именно — зловонное произношение языком и устами матерных скверных слов, ибо этим они не укоряемому досаждали, а родную (мать) оскверняли своими ругательствами. Земля, не терпящая (такого) зла, стонет из-за этого; а крепкая помощница в наших бедах, сильно гневаясь, оскорбляется и отвращает (от нас) лицо свое: когда о чем в молитвах воззовем, отходим от нея неуслышанными и всего лишенными, так как (она) от таких (как мы) затворяет двери своего милосердия и не ходатайствует о них перед рожденным от нее, — так тяжел этот грех. И так как не все и неодинаково с начальствующими совершали все эти преступления, — то и суд получат за них различный: одни — за то, что не наставляли подчиненных, а другие — за то, что не слушали наставления начальствующих, так как случайно делающим добро не обещали наград, а поступающих противоположно не устрашали муками. Но мы (в злых делах) сравнялись с неверующими язычниками и (даже) превзошли их; в одном только мы являемся лучше их, — в том, что имеем у себя чествование и поклонение иконам и что не дозволяем себе нарушать с ними установленных у нас постов, но и это не все мы точно, как следует, (исполняем).
Думаю, что все ранее указанные пороки (появились) у нас от (потери) страха божия, от потери сознания своих грехов, оттого что сердце наше окаменело и мы не ожидаем над нами суда. Ради этого на нас, как знающих его (бога) волю и не исполняющих ее, прежде всех народов пало гневное определение божие, и он наказаниями, как рулем, обращает нас к себе от уклонения с пути его. И действительно, если бы мы не смолчали, (предоставив) Борису всячески губить благороднейших после царей, подлинных великих столпов (бояр), которыми утверждалась вся наша земля, и не дозволили постепенно различными и всевозможными средствами всем понемногу овладевать, как евреи в Египте дозволили фараону убивать младенцев, а при Христе Ироду избивать их в Вифлееме, то едва ли бы вышеназванный (Борис) осмелился на второе убийство, — т. е. (на убийство) нового мученика царевича Димитрия и на сожжение в это время поджигателями лучшей части всего царства (Москвы), чтобы все погоревшие среди своего плача забыли восстать на него за эту смерть, так думал он. Как некогда Ирод в Иерусалиме погубил всех вельмож земли[2] и сделал так, чтобы они не радовались его смерти, так же (поступил) и этот, соревнуясь с ним во зле. И если бы мы не допустили ему (сделать) ранее сказанное, не осмелился бы он и на третье, а именно: прекратить жизнь самого незлобивого царя Федора; и если бы этому неистовству его было оказано препятствие, он не простер бы безболезненно и бесстрашно своего желания до того, чтобы без стыда приступить к царству. Злодейство, совершенное над древними младенцами, не может быть сравниваемо с его бесстыдством; тем более (нельзя сравнивать) его с теми, что смерть тех 'незлобивых была дозволена убийцам ради выявления величия божьих дел, а теперь рассказанное нами (совершилось) не ради таких чудес: здесь эти события произошли ради предусмотренного (богом) суда обоих — как дерзнувшего, так и попустивших ему. Именно из этого мы едва, — и то не все, — теперь узнаем, что бог нас наказывает за все это настоящими бедствиями, по слову премудрого: "угроза" — сказал — "сокрушает сердце мудрого, безумный же, и будучи наказываем, не чувствует ран", — так надо нам самим понимать это наше бесчувствие.
И если бы сначала нашим молчанием не делалось уступок ранее помянутому (Борису), то он не уничтожил бы на земле всех благородных и все благословенные семена, малые и великие, без остатка, от головы даже до ноги; и тогда бы злой "львенок" и священно- и монахоругатель Гришка Расстрига, после него (Бориса), видя общую всем нам слабость и трусость, так же как сделал сначала и тот, бессовестно не вскочил бы на престол богом помазанных (царей), и никто бы прежде него с такой смелостью не занял бы высшего места. Первый был учителем для второго, дав ему пример своим похищением, а второй для третьего и для всех тех безымянных скотов, а не царей, которые были после них. Каждая злоба является матерью второй, потому что первый второму подает пример и в добрых и в злых (делах). И если бы Расстрига не осквернил святынь, то и прочие не осмелились бы на дерзость первых, и многие бы бессмысленно, подобно скотам, не подражали бы этому; и если бы все ранее упомянутые не осмелились с бесстыдством занимать все царские должности, то и другим не указали бы путь к этому, и многие невежды не осмелились бы так же по городам и иным местам присваивать себе имена господ: вместо чистой и зрелой пшеницы на этой земле они как бы хотели вырастить ненасеянное терние и этим пустым и богохульным посевом старались подавить говорящие о боге семена. И если бы не было таких, то не присоединились бы к ним, ради скверной прибыли, и служащие им их соучастники из знатных, чтобы вместе с ними опустошать землю и получать от них на время различные чины.
И если бы этого не было, то иностранцы все вместе так бы не радовались у себя несчастному разделению нашей земли; и если бы этого не было, то мы не призвали бы ранее этого еллинов (шведов) — врагов своих, исполненных козней и старой злобы, чтобы оборонять Русскую землю от таких же противников, как и они. Кто так безумен, как мы? От века не слыхано, — волков от овец волками отгонять; известно, что они по природе такие же и (пришли) в землю нашу не оборонять нас от прочих (врагов), щадя овец, но чтобы самим больше тех насытиться овцами, что и было. И если бы этого не было, то враги не вступили бы в нашу землю, как было прежде при истинных самодержцах; и если бы этого не было, то вся земля Российская не была бы окончательно разорена, будучи в плену у иноверных; и если бы этого не было, то еще ранее находящаяся в союзе с католиками Литва не окружила бы и не измучила бы долгой осадой голову и сердце всего царства, город Москву, придя и (взяв) ее руками как орлиное гнездо. И если бы этого не было, то эти злодеи не поселились бы внутри этого великого города, обольстив всех клятвой, и не овладели бы нами на долгое время, до тех пор, пока не собрались из наших же (различных) мест, куда их ранее повсюду разогнали волки, малые остатки людей, которых бог чудесно, как кропило, собрал вместе и, ободрив, направил на тех[3] и, напугав ими гнездившихся внутри города змей, заставил их уползти неизвестно куда; тогда освобождавшие вступили во владение городом и достойно, хотя и опустевший, приняли его.
И если бы не было всего сказанного, то начальник всех отцов не умер бы в изгнании насильственно;[4] его душа не вынесла множества несчастий, и этому не помешала храбрость оставшихся; о нем немного было сказано ранее, выше, в первых (рассказах), он достоин похвалы не от людей, а от бога. И если бы не это, то не уничтожил бы огонь, по приказанию поджигателя, весь царствующий город; и если бы этого не было, то наполненные сокровищами казнохранилища царей, собираемые от поколения в поколение, не были бы лишены совсем всех царских драгоценностей, которые были перевезены в землю одолевших; и если бы не это, то мы не искали бы себе со смирением еще и помощи у (других) стран. И если они сейчас и кажутся людям умиротворителями,[5] то в действительности радуются нашей гибели вместе с нашими врагами и смиряют врагов наших не даром, но хотят взять с нас за это немалую плату. С пленившими нашу землю они во всем одинаковы и в злобе нисколько не меньше тех: как те (враги) разорением, так эти усмирители вымоганием платы за мир — каждый из них одинаково — разодрали ее (нашу землю) на части. Но что удивляться чужим, если и одинаково с нами верующие, но ненавидящие мир вместе с этими радуются нашим несчастиям; ввиду скорого окончания их теперешнего полного благополучия, они отговаривали их (врагов) от заключения мира; уверившись, что вскоре их жизнь переменится от добра ко злу, они думали продлить приятную для них жизнь отклонением мира. Возвратимся к ранее сказанному.
Так называемые "миротворцы" пришли сюда не примирять нас с нашими врагами, но под видом мира тайно совещаться о (причинении) нам зла; распуская, как дым, по воздуху ложный слух о мире, они слова свои о нас распространяли по другим странам, но это была неправда, потому что мы не были обмануты надеждой на них. Благодаря им мы надеялись получить некоторое облегчение от налагаемых на нас тягот, но неожиданно, подняв голову и едва осмотревшись, мы по отношению к ним проснулись, а позже узнали из поступков и их обман. С их приходом сюда владевшие нами причинили нам больше зла, чем было прежде до них. Даже и церковные колокола, от которых распространялись звучные святые призывы, созывающие православный народ на пение и возвещающие людям в церквах божьи слова, как будто с того берега Иордана, называемого рекой Волховом,[6] — у всех церквей подряд с устроенных для них мест (колоколен) были спущены вниз для того, чтобы они, как безгласные трубы, совсем не давали звука. Немного ранее того, когда их здесь не стало, и слитые из меди невыносимо тяжелые стволы стенобитных машин с прочими к ним прибавлениями (были отобраны); ранее помянутые следом за этими, те и другие орудия — и церковные и городские — отосланы были ими в свою землю. Увы! Плач! Тяжесть одних подняли корабли, другие были (увезены) на санях по гладкому зимнему пути, когда никто им в этом не препятствовал. Оставшийся же во мне простой народ, всех рабочих людей, окончательно обратили в рабство невыносимым увеличением работы и так жестоко с ними поступали, что сокрушали палками их голени. Одинаково с этими и честные священники и начальники над монахами в великих лаврах, которые после архиерея занимают первые места, ради денег бесчестно подвергались болезненным ударам, более чем их послушники, так что долгое время они не могли встать на обычную для них молитву. Слыша об их беде, а иных и видя, честный митрополит, как отец о детях, разгорелся соболезнованием и нестерпимо страдал, постоянно видя пред глазами своих детей, так немилосердно подвергаемых ударам от волков и псов. Многие иноки и миряне, не перенеся тяжких мук, в этих муках и умерли. А поедающие — от кого кормились, тех и пожирали, питаясь как бы от кротких овец молоком и согреваясь их шерстью, однако ради этого их не щадили. При этом некий самозванец, новый отступник от бога и правой веры, который получил себе имя и природный нрав от лающих и кусающих людей (собак), приняв название в соответствии с поступками[7], так как дела его не различались от прозвища, — в согласии с пожирающими моих словесных овец, яростно напал (на них) и более других показал себя всем как одного из ревнителей зла; но в то время как они угрызают тайно, он — явно и безумно; он и они в злых делах немногим чем отличались злобою от самих бесов.
Многие же из нас, как теперь слышно, так рассуждают о бывших и совершаемых нами грехах: они считают во всем виновным божий суд и не смотрят на свою греховную слабость, говоря, что если бы не было воли божией на все случившееся с нами, то как бы нам можно было сделать то или это? Они забывают сказанное, что бог действительно все может, но хочет, чтобы мы делали (только) доброе и благое, и что "он не искушает злом, и никого не искушает". Если бы всякое преступление, как они думают, (совершалось) по божьей воле, тогда бог не давал бы закона о добрых (делах) и не запрещал бы злых; тогда не был бы осужден Ирод за убийство Ивана (крестителя), но он обличен был и за то, что непристойно клялся; в безумии они самого законодателя называют разорителем его же закона. И если мы самих себя считаем неповинными в этих (грехах), то за что же столько уже лет и доныне, не отдыхая, поражает нас меч гнева божия? Забывшим, кто из нас и как виновен пред богом, лучше прекратить такие хульные слова на бога и со многими слезами просить прощения, чтобы ради нашего греховного бесчувствия он, кроме этих наказаний, не послал еще каменный дождь и на нас, как на Содом с другими около него бывшими городами.
Свободное копирование
