13 мая 1998 г.
…От С., чья сестра надула Валю на 21 с лишком млн. (старых) рублей, прислали снова очень странное письмо: мол, нужна помощь в издании Лермонтова и чего-то еще…
Сначала я думала, что они накололи Валю на 15 млн. Оказалось, на большую сумму, которая для Вали сейчас попросту неподъемна. Блок не расходится, мертвым грузом в магазинах лежат все Валины книги. Думаю, что С. не столь глуп, как придуривается, т.к. хорошо знает, с каким трудом мы сейчас даже «Автограф» вынуждены перед юбилеем спасать.
Я и раньше не доверяла ему, а теперь… но обижаться можно только на Валю, который не захотел никого слушать, кто был против этого, так называемого проекта. А душа С. ( брата, сестры ?) оказалась еще большими потемками, чем даже у сугубых чужаков. И ничего не поделаешь.
Благородство С. оказалось за прямой Валин счет… И ни разу этот человек не спросил, а как вы там, ребята, сводите ли концы с концами. Оглоблей по голове за Валину доброту и – будто ничего не было. Конверты с письмами его перестали мы даже распечатывать. Валя, должно быть, обескуражен.
…Приехал Валерий Ив. Шашин – повозиться с факсом. Что-то получится. Хорошо бы при этом он не потерял способности передавать. Принимать – мы уже давно ничего не принимаем.
…Мой факс в «Известиях» передан Юферовой Юр.Вас. Буйде. Этот автор – хороший, когда-то я просила его сделать что-либо для нас. Выходит, из Нового времени он снова вернулся к газетному делу… когда-то он работал в «Российской газете». Не хотелось бы, чтобы он меня в себе разочаровал. Подождем до завтра, когда он будет в редакции.
Позвонил с нового телефона (в новой комнате) Валя (из Московского СП), попросил меня проверить обратную связь. Не вышло. И он почему-то молчит, вместо того, чтобы снова домой позвонить…
Валя так и не позвонил с нового номера телефона. И я некоторым образом парализована. В.И. упражняется с факсом, а мне должны позвонить, и я должна была позвонить семейству Берестова. После трех – не могу… У нас всегда, даже хорошее, – часто очень даже не вовремя.
…Погода, как глубокой осенью, и, похоже, не на одни сутки, хотя прогноз был – небо в облачности, но вероятность дождя мала. А тут еще в такое похолодание горячую воду отключили. Странные все-таки мы – российские люди. Все как-то у нас невпопад с жизнью.
Валерий упражняется с факсом, я вынуждена бездельничать, Валя теперь уже тоже не прозвонит.
С Валерием Ив. говорили о том, кто с каких пор себя помнит. Он рассказывал, как в 4 года он тонул и, мол, знает об этом только со слов взрослых. И вообще почему-то помнит себя с поздних довольно лет. Я же рассказала ему свое первое воспоминание, которое стоит перед глазами очень красочное, будто было все совсем недавно. Я – маленькая, с «перевязанными» еще ножками и ручками, какие еще бывают у полуторагодовалых детей, по деревянной, довольно крутой лестнице с перилами, до коих я, конечно, не достаю, поднимаю кастрюльку, в которой на донышке козье молоко, на верху лестницы в игре солнечных лучей, то открываемых, то закрываемых облаками, стоит молодая женщина в вязаном из белых ниток глубоком берете и в легком светлом платье и говорит: «Ну, давай, еще раз!» Я ставлю кастрюльку на ступеньку выше, потом забираюсь на эту ступеньку сама. «Ну, давай, еще раз!» Я снова переставляю выше кастрюльку, потом взбираюсь на эту ступеньку сама.
Эта картинка – из жизни, когда еще была жива моя мать. Вскорости ее не стало. И я ничего другого, когда она что-то делала etc, не помню. Следующее острое воспоминание связано с ней, когда ее уже не было в живых. И я оставалась дома часто одна – отец замыкал меня на ключ. Следующее воспоминание: разбился мамин флакон – огромный с притертой пробкой, которую я не смогла вытянуть, и я рыдаю над осколками, а по комнате, где я заперта и окно которой заросло снежными лохматыми разводами – лесом белым дремучим – стелется запах. Я помню его до сих пор. Такой отчаянно рыдающей и застал меня отец, который схватил меня с пола, прижал к себе, испугавшись за ребенка задним числом: все произошло перед тем, как дети засыпают, когда взрослых нет.
Свободное копирование
